Агата Кристи - Том пятый. Выпуск II
— Молодожены? — лениво пробормотала Сара. Мисс Лайелл покачала головой с видом знатока.
— Едва ли, у нее недостаточно новая одежда. Молодоженов видно сразу! Мосье Пуаро, вы не находите, что это очень увлекательно — наблюдать за людьми и угадывать, что они из себя представляют?
— Ну ты же не просто наблюдаешь, моя милая, — сладко прожурчала Сара. — Ты еще и вопросы задаешь.
— Между прочим, с Голдами я пока не обменялась ни словечком, — парировала мисс Лайелл. — И вообще, не понимаю, что в этом такого, — интересоваться окружающими. Что может быть увлекательнее человеческой натуры! Вы согласны со мной, мосье Пуаро?
На сей раз пауза была достаточной, чтобы собеседник успел ответить. Не отрывая взгляда от воды, Пуаро произнес:
— Са depend.[26]
Памела даже немного опешила.
— Что вы, мосье Пуаро! Человек настолько интересен, насколько непредсказуем…
— Непредсказуем? Да Бог с вами.
— А что? В самом деле. Только к кому-нибудь подберешь ключик, как он тут же выкинет что-нибудь неожиданное.
Эркюль Пуаро покачал головой.
— Нет-нет, вы ошибаетесь. Человек — весьма редко совершает поступки, которые не dans son caractere[27]. Как правило, он не изменяет своей натуре.
— Категорически с вами не согласна! — возмутилась мисс Памела Лайелл.
И, собравшись с мыслями, опять бросилась в атаку:
— Вот я, когда встречаю кого-нибудь, мне сразу хочется узнать, что это за человек, в каких он отношениях с окружающими, чем живет, чем дышит. Это так волнительно!
— Едва ли, — отозвался Эркюль Пуаро. — Человеческая природа не так богата разнообразием, как нам кажется. У моря, — задумчиво добавил он, — куда больше всяких оттенков.
Тут в беседу вступила Сара:
— То есть вы считаете, что каждый человек представляет определенную модель? Стереотип поведения?
— Precisement[28], — подтвердил Пуаро и принялся что-то чертить пальцем на песке.
— Что это вы там рисуете? — заинтересовалась Памела.
— Треугольник, — сказал Пуаро. Но Памела уже его не слушала, увидев на пляже новое лицо.
— А вот и Чентри, — объявила она.
По берегу шла — вернее, гордо несла себя — высокая статная женщина. Поприветствовав Памелу и Пуаро легким кивком и улыбкой, она уселась неподалеку. Золотисто-алая накидка соскользнула с ее плеч. Под накидкой оказался белый купальный костюм.
Памела вздохнула.
— Потрясающая фигура, да?
Но Пуаро смотрел на лицо — лицо тридцатидевятилетней женщины, с шестнадцати лет славившейся своей красотой.
Он конечно же тоже более чем достаточно был наслышан о Валентине Чентри. Она была знаменита многим — капризами, богатством, огромными сапфировыми очами, брачными авантюрами и любовными приключениями. Она пять раз выходила замуж, а любовников меняла, как перчатки. В должности ее мужа поочередно побывали итальянский граф, американский сталелитейный магнат, знаменитый теннисист и автогонщик. Из них только американец оставил ее вдовой, а от прочих она с легкостью освободилась в суде. В последний, то есть в пятый по счету раз, она вышла за капитана военно-морского флота.
Именно этот капитан и сопровождал на пляж августейшую особу. Молчаливый, угрюмый, необщительный, с тяжелым подбородком. Было в нем что-то первобытное.
— Тони, дорогой, мой портсигар… — попросила она. Приказ был исполнен немедленно. Он тут же протянул жене портсигар, помог прикурить и спустить с плеч бретельки белого купальника. Она разлеглась на солнце, раскинув руки. А он уселся рядом, словно дикий зверь, сторожащий добычу.
Памела сказала, понизив голос:
— Я просто сгораю от любопытства. Необычная парочка… Смотрите, сколько в нем звериного! Все время мрачно молчит, и взгляд угрюмый-угрюмый. Таким женщинам, как она, это должно нравиться. Словно приручаешь тигра! Интересно, долго ли это продлится? Наверное, они ей очень быстро надоедают, а уж теперь-то особенно. Но избавиться от него, я думаю, не так-то просто, с такими шутки плохи.
К морю немного робко подошла еще одна пара. Та самая, что приехала накануне вечером. Мистер и миссис Дуглас Голд, как выяснила мисс Лайелл, полистав регистрационный журнал отеля. Оттуда же она извлекла их имена и возраст — у итальянцев принято и это заносить в журнал.
Мистеру Дугласу Камерону Голду был тридцать один год, а миссис Марджори Эмме Голд — тридцать пять.
Поскольку для мисс Лайелл, как уже говорилось, не было ничего увлекательней «человеческой натуры», то, в отличие от большинства своих соотечественников, которым требуется от четырех дней до недели, чтобы предпринять робкую попытку познакомиться, она умела вступить в непринужденную беседу при первой же встрече. Поэтому, заметив смущение и нерешительность миссис Голд, она крикнула:
— Доброе утро! Замечательный денек, не правда ли?
Миссис Голд была невысокой и хрупкой и чем-то напоминала мышку. У нее были правильные черты лица и неплохая фигура. Но недостаток вкуса и какая-то скованность делали ее малопривлекательной. Муж ее, напротив, был на редкость хорош собой, можно сказать, герой-любовник: светлые вьющиеся волосы, голубые глаза, широкие плечи, узкие бедра. В общем, из тех молодых людей, которых легче представить себе на сцене, чем в реальной жизни. Но стоило ему открыть рот, как все его обаяние куда-то улетучивалось. Уж очень он был простодушен и искренен — если не туповат.
Миссис Голд благодарно посмотрела на Памелу и уселась рядом с ней.
— Какой у вас чудный загар! Рядом с вами я выгляжу до неприличия бледной!
— Качественный загар требует чудовищных усилий, — вздохнула мисс Лайелл. Немного помолчав, она спросила:
— Вы ведь только что приехали?
— Да, вчера вечером. На итальянском пароходе.
— А раньше вы на Родосе[29] не бывали?
— Нет. Здесь очень славно, правда?
— Только вот добираться сюда долго, — заметил муж.
— Да, будь Родос поближе к Англии…
— Тогда здесь было бы ужасно, — разнеженным голосом закончила за него Сара. — Люди лежали бы бок о бок, точно рыба на прилавке. Было бы негде ступить.
— Да, пожалуй, — согласился Дуглас Голд. — Досадно только, что курс лиры[30] сейчас — просто разорение.
— Да, при обмене получается накладно.
Беседа и дальше велась в том же духе и изяществом явно не блистала.
Лежавшая неподалеку Валентина Чентри поднялась и села, одной рукой придерживая на груди купальник.
Она широко, с чисто кошачьим изяществом зевнула и огляделась по сторонам. Взгляд ее скользнул по Марджори Голд и остановился на золотистых кудрях Дугласа Голда.
