Филлис Джеймс - Черная башня
— Джулиус, — запротестовал Уилфред, — нельзя ничего трогать до прихода полиции.
Корт достал платок и вытер лоб.
— Мне это было необходимо. Да и какого черта! Ее отпечатки я не смазал. И вообще у нее веревка на шее — не заметили? От чего, по-вашему, она умерла, от алкоголизма?
Остальные сгрудились вокруг тела. Хьюсон еще стоял на коленях рядом с женой, Хелен поддерживала ее голову. Уилфред с Деннисом стояли по обе стороны от нее, складки их одеяний недвижно висели в застывшем воздухе. Все вместе, вдруг подумал Дэлглиш, они выглядят как пестрая группка актеров, изображающих современный диптих и с настороженным предвкушением устремивших взоры на яркое тело святой великомученицы.
Через пять минут Хьюсон поднялся.
— Никакой реакции, — тускло произнес он. — Перенесите ее на диван. Нельзя же оставлять ее на полу.
Джулиус Корт встал со стула. Они с Дэлглишем подняли обмякшее тело и переложили его на диван. Диван оказался слишком короток, так что ступни с ярко накрашенными алыми ногтями, гротескными и трогательно-жалкими, торчали с одной стороны. Дэлглиш услышал, как из грудей собравшихся вырвался тихий вздох, точно они выполнили требования некоего неписаного закона, предписывающего уложить покойника поудобнее. Джулиус растерянно огляделся по сторонам, должно быть, подыскивая что-нибудь, чем прикрыть тело. Как ни странно, именно Деннис Лернер вытащил из кармана большой белый платок, встряхнул, чтобы расправить, с ритуальной бережностью накрыл им лицо Мэгги. Все уставились на платок так пристально, точно ждали, что ткань шелохнется от первого пробного вздоха.
— Меня всегда удивляла традиция накрывать лица мертвых, — произнес Уилфред. — Не оттого ли, что нам кажется, будто они находятся в невыгодном положении, беззащитны перед нашими критическими взглядами? Или оттого, что мы их боимся? Скорее всего последнее.
Не обращая на него внимания, Эрик Хьюсон повернула к Дэлглишу:
— Где?..
— Там, в коридоре.
Хьюсон подошел к двери и остановился, молча глядя на свисающую веревку и яркий красно-желтый табурет. Потом повернулся к кругу внимательных, сочувственных лиц.
— Где она взяла веревку?
— Наверное, у меня. — Уилфред говорил заинтересованно и уверенно. Он повернулся к Дэлглишу: — Она выглядит новее, чем у Джулиуса. Я купил ее вскоре после того, как старая перетерлась. Веревка висела на крючке в конторе. Вы ее видели. И она точно была там сегодня утром, когда мы выезжали на похороны Грейс. Помните, Дот?
Дот Моксон выдвинулась из укромного угла в тени, у дальней стены, и в первый раз за все это время вступила в разговор. Остальные оглянулись, точно удивляясь, что она тоже здесь. Голос ее звучал неестественно — агрессивно и неуверенно, слишком тонко.
— Да, я обратила внимание. В смысле непременно обратила бы внимание, если бы ее там не было. Да-да, вспоминаю. Веревка висела на месте.
— А когда вы вернулись с похорон? — спросил Дэлглиш.
— Я зашла туда повесить плащ. Не помню, чтобы там висела веревка. Почти уверена, что ее не было. Хотя не думаю, что я обратила внимание на исчезновение веревки. Только сейчас, вспоминая, я вполне уверена, что ее там не было. И в любом случае я едва ли встревожилась бы. Наверняка решила бы, что это ее Алберт для чего-то одолжил. Правда, нет, он не мог. Он же ездил с нами на похороны и сел в автобус раньше меня…
— В полицию звонили? — неожиданно спросил Лернер.
— Конечно, — кивнул Джулиус. — Я их вызвал.
— Что вы здесь делали? — Вопрос Дот Моксон прозвучал обвинением, однако Джулиус, похоже, успевший взять себя в руки, ответил вполне спокойно:
— Перед смертью она три раза мигнула светом. Я случайно заметил из окна ванной. Хотя пришел не сразу, сначала не придал этому значения. Потом мне стало как-то беспокойно, вот я и решил прогуляться сюда и взглянуть. Дэлглиш был уже здесь.
— Я увидел сигнал с мыса, — подтвердил Дэлглиш. — Как и Джулиус, почувствовал совсем легкое беспокойство, и мне показалось, что стоит зайти.
Лернер подошел к столу.
— Она оставила записку.
— Не трогайте! — резко велел Дэлглиш.
Лернер отдернул руку, точно ужаленный. Все обступили стол. Записка была нацарапана черной шариковой ручкой на четвертушке писчего листа.
«Дорогой Эрик, я тебе сто раз говорила, что мне обрыдло торчать в этой гнусной дыре. Ты думал, это просто слова. Ты был так занят возней со своими ненаглядными пациентами, что я бы могла со скуки умереть, а ты бы и не заметил. Прости, если испоганила тебе все планы. Не льщу себя мыслью, что ты будешь скучать по мне. Теперь ты получишь ее, и, клянусь Богом, вы друг друга стоите. У нас с тобой были и неплохие времена. Помни о них. Постарайся хоть чуть-чуть скучать по мне. Мертвым лучше. Прости, Уилфред. Черная башня».
Первые восемь строк были написаны твердо и четко, последние пять выведены почти неразборчивыми закорючками.
— Это ее почерк? — спросил Энсти.
Эрик Хьюсон ответил так тихо, что они едва расслышали его ответ:
— О да. Почерк ее.
Джулиус повернулся к Эрику и с неожиданной энергией произнес:
— Послушайте, ведь ясно, что произошло. Мэгги не собиралась кончать с собой. Она бы ни за что этого не сделала. Поступок не в ее стиле. Да и, ради всего святого, зачем? Она молода, здорова, если ей так уж здесь не нравилось, она всегда могла уйти. Она медсестра, легко нашла бы себе работу. Все это было задумано, чтобы напугать вас. Она пыталась дозвониться в Тойнтон-Грэйнж и вызвать вас — как раз вовремя, разумеется. Когда никто не ответил, она просигналила светом. Но к тому времени Мэгги была слишком пьяна, толком не соображала, что делает, и все произошло до ужаса всерьез. Перечитайте записку — разве она похожа на предсмертное послание?
— На мой взгляд, да, — отозвался Энсти. — И, подозреваю, коронер будет того же мнения.
— Ну а на мой — вовсе нет. Такую же записку могла написать женщина, которая собирается уйти от мужа.
— Нет, она не собиралась уйти, — хладнокровно заметила Хелен Рейнер. — Она бы не ушла из Тойнтона в одной блузке и брюках. И где ее чемодан? Ни одна женщина не решит сбежать из дому без косметики и ночной рубашки.
У ножки стола стояла вместительная наплечная сумка. Джулиус поднял ее и заглянул внутрь.
— Ничего. Ни ночной рубашки, ни умывальных принадлежностей.
Он продолжил осмотр. Затем внезапно перевел взгляд с Эрика на Дэлглиша. По лицу его пробежала череда весьма примечательных эмоций: удивление, смущение, интерес. Он закрыл сумку и поставил ее на стол.
— Уилфред прав. Нельзя ничего трогать до прихода полиции. Все стояли молча. Потом Энсти сказал:
