Артур Дойл - Собака Баскервилей (сборник)
Я, конечно, попробовал дать какое-то объяснение, но, откровенно говоря, сам мало что понимал в этой ситуации. Титул нашего друга, его богатство, возраст, характер, да и внешность – все, казалось бы, говорит в его пользу. Единственный минус, который приходит мне в голову, – это проклятие, висящее над его родом. Удивительно, что чувства сэра Генри к леди так яростно отвергаются, причем саму леди как будто никто и не спрашивает. Да и то, почему она мирится с этим, для меня тоже остается загадкой. Как бы то ни было, наши домыслы были развеяны, когда вечером нам нанес визит сам Стэплтон. Он извинился за свою несдержанность и имел долгий разговор с сэром Генри в его кабинете, в результате которого дружеские отношения были восстановлены, для подтверждения чего Стэплтон пригласил нас в следующую пятницу на обед к себе в Меррипит-хаус.
– Я все равно продолжаю считать его невменяемым, – сказал мне сэр Генри, когда Стэплтон удалился. – До сих пор помню его глаза, когда он мчался ко мне сегодня утром! Но должен признать, я еще никогда не слышал такого вежливого извинения.
– Он как-то объяснил свое поведение?
– Стэплтон сказал, что сестра для него все. Звучит вполне правдоподобно, к тому же я рад, что он ценит ее по заслугам. Они всю жизнь прожили вместе, и, по словам натуралиста, он – очень одинокий человек. Кроме сестры у него никого нет, поэтому его очень пугает мысль о том, что он может лишиться ее. Еще Стэплтон сказал, что до сих пор не понимал, какие чувства я питаю к ней, но теперь, когда он это увидел и понял, что может лишиться ее, это стало для него таким потрясением, что он на время перестал отдавать отчет своим поступкам и словам. Он извинился за то, что произошло утром, и сказал, что понимает, насколько с его стороны глупо и эгоистично считать, что такая прекрасная женщина, как его сестра, обязана всю жизнь провести рядом с ним. Но если уж отдавать ее в чужие руки, то лучше такому соседу, как я, чем кому-то другому. Однако для него это по-прежнему удар, и ему нужно какое-то время, чтобы прийти в себя и смириться с этим. Он не станет возражать против нашего брака, если я дам слово в течение трех месяцев не торопить события и не требовать от его сестры знаков любви. Я пообещал, так что пока все подвешено в воздухе.
Итак, одна из наших маленьких тайн прояснилась. И это радует, поскольку в том болоте, в котором мы барахтаемся, обрести ясность хоть в чем-нибудь – уже большое достижение. Теперь мы знаем, почему Стэплтон смотрел волком на поклонника своей сестры… даже если поклонником этим был такой завидный жених, как сэр Генри.
Далее я обращусь к другой нити, которую нащупал в этом клубке загадок. Я имею в виду рыдания посреди ночи, заплаканное лицо миссис Бэрримор и тайные ночные прогулки дворецкого к выходящему на запад зарешеченному окну. Поздравьте меня, дорогой Холмс, скажите, что ваш помощник не разочаровал вас и вы не жалеете о том, что поверили в мои силы и послали сюда вашего покорного слугу, ибо все обозначенные выше вопросы были разрешены за одну ночь.
Я сказал «за одну ночь», но на самом деле правильнее было бы сказать «за две ночи», поскольку первая ночь не принесла никаких результатов. Мы с сэром Генри просидели в его спальне до трех часов утра, но так ничего и не услышали, если не считать боя часов. Ночное бдение оказалось в высшей степени скучным, все закончилось тем, что мы с баронетом уснули, сидя в креслах. К счастью, мы не потеряли боевого запала и решили сделать вторую попытку. Следующей ночью мы приглушили свет лампы, закурили сигареты и снова принялись ждать. Удивительно, как медленно тянулось время, но нас поддерживал азарт, заставляющий охотника часами наблюдать за ловушкой, в которую может угодить дичь. Один удар. Два. Мы уже готовы были отказаться от дальнейшего ожидания, как вдруг встрепенулись, и наши чувства напряглись до предела: в коридоре скрипнула половица.
Кто-то крадучись шел мимо двери. Когда шаги стихли, баронет очень осторожно открыл дверь, и мы пустились в бесшумную погоню. Человек со свечой в руке уже завернул за угол, поэтому в коридоре царила кромешная тьма. Ступая очень осторожно, мы крались по длинному проходу, пока не достигли противоположного крыла. Заглянув за угол, мы успели увидеть в конце коридора высокого чернобородого мужчину, который, втянув голову в плечи, шел на цыпочках. Потом он вошел в ту самую комнату, что и в прошлый раз, и свет, отбрасываемый его свечой, обрисовал прямоугольник двери. Мы устремились к этому лучу, но шли с предельной осторожностью, пробуя ногой каждую половицу, прежде чем ступить на нее. Мы догадались заранее разуться, но старые доски все равно поскрипывали у нас под ногами. Иногда казалось, что Бэрримор не мог не услышать эти звуки. Но к счастью, дворецкий туговат на ухо, к тому же он был поглощен своим делом. Дойдя наконец до нужной комнаты, мы заглянули в дверной проем и увидели, что Бэрримор сгорбившись стоит у окна со свечой в руке и куда-то внимательно всматривается, причем его бледное лицо было почти прижато к стеклу, в точности так, как в прошлый раз.
Плана дальнейших действий у нас не было, но баронет из тех людей, которые не тратят много времени на раздумья. Он просто распахнул дверь и вошел в комнату. В ту же секунду Бэрримор отскочил от окна и замер, глядя на нас, парализованный страхом. Лишь черные горящие глаза на побелевшем лице бегали из стороны в сторону.
– Что вы здесь делаете, Бэрримор?
– Ничего, сэр. – Смятение дворецкого было столь велико, что свеча у него в руке ходила ходуном, отчего тени прыгали по всей комнате. – Я проверял окно. Я всегда проверяю, заперты ли окна на ночь.
– Даже на втором этаже?
– Да, сэр, я поверяю все окна.
– Послушайте, Бэрримор, – строго сказал сэр Генри, – мы не отступимся, пока не добьемся от вас правды, так что лучше выкладывайте все начистоту сразу. Ну же! Всю правду! Что вы делали у окна?
Бедняга беспомощно посмотрел на нас и заломил руки, как человек, доведенный до отчаяния.
– Я не сделал ничего плохого, сэр. Просто поднес к окну свечку.
– А зачем вы поднесли к окну свечку?
– Не спрашивайте меня, сэр Генри… Не спрашивайте! Я клянусь вам, что это не моя тайна, я не могу вам рассказать. Если бы дело касалось только меня, я бы не стал ничего скрывать.
Вдруг мне в голову пришла неожиданная мысль. Я взял из руки дворецкого свечу.
– Должно быть, он подавал сигнал, – сказал я. – Давайте посмотрим, будет ли ответ.
Я поднес свечу к окну, как это делал Бэрримор, и стал всматриваться в ночь. Луна как раз зашла за тучу, поэтому на улице было очень темно, но постепенно я стал различать темную массу деревьев и более светлое пятно болот за ними. И тут я радостно вскрикнул, потому что ночную мглу прорезал крохотный желтый огонек. Эта сияющая точка находилась в самой середине черного квадрата окна.
