Элизабет Джордж - Ради Елены
Хейверс молчала, пока они с грохотом, под стройный аккомпанемент выхлопов и плевков двигателя, проезжали мимо буйной зелени Паркерс-Пис, на который невозмутимым сторожем глядело полицейское управление. Безоблачное небо, отражаясь в окнах в два ряда, превращалось в серо-голубую шахматную доску.
— Вы получили мою записку, — сказала Хейверс, — насчет Торсона. Виделись с ним вчера?
— Его невозможно было найти.
— Он знает, что мы им интересуемся?
— Нет.
Хейверс затушила сигарету и не прикурила другую.
— Что вы думаете по его поводу?
— Все факты против него.
— Черные волокна ткани на теле Елены? Мотивы и возможности для убийства?
— Да, похоже, у него было и то и другое. А если так, то и орудие отыщется.
Линли напомнил Хейверс о бутылке вина, которую, по словам Сары Гордон, оставили на месте преступления, и поделился с ней мыслями, которые посетили его при виде этой бутылки, вдавленной во влажную землю острова. Бутылкой могли воспользоваться и оставить ее среди другого мусора.
— Но вы все равно считаете, что наш Торсон в убийцы не годится. У вас это на лице написано.
— Слишком все ясно, Хейверс. Да, признаюсь, мне такая ясность не по душе.
— Почему?
— Потому что убийство вообще и это в частности — грязное дело.
Хейверс притормозила у светофора и наблюдала, как горбатая женщина в длинном черном пальто медленно ковыляет через дорогу. Она шла опустив голову и толкала перед собой шаткую багажную тележку. Тележка была пуста.
Когда загорелся зеленый, Хейверс продолжила:
— Мне кажется, Торсон по уши в грязи, инспектор. Или совращение девочек не пачкает мужчину до тех пор, пока на него не пожалуются?
Линли был спокоен, несмотря на то, что Хейверс исподволь вызывала его на спор.
— Они не девочки, Хейверс. «Девочки» лучше звучит, и только. А на самом деле они совсем не девочки.
— Хорошо. Взрослые девушки под его началом. Разве он от этого становится чище?
— Нет. Конечно, не становится. Но у нас до сих пор нет прямых доказательств сексуального домогательства.
— Она была беременна, господи. Ее кто-то совратил.
— Или она кого-то совратила. Или они друг друга совратили.
— Или, как вы сами вчера сказали, ее изнасиловали.
— Возможно. Но у меня имеются некие соображения на этот счет.
— Какие же? — В голосе Хейверс слышались враждебные нотки. — Уж не придерживаетесь ли вы распространенного среди мужчин мнения, что она сама задрала юбку и получила удовольствие?
Линли повернулся к ней:
— Вам, женщинам, насчет удовольствия видней.
— Тогда о чем вы подумали?
— Елена обвинила Торсона в сексуальном домогательстве. Раз она выдвинула эти обвинения, сознавая, какое неприятное расследование ей предстоит, почему не рассказала об изнасиловании?
— А если ее изнасиловал какой-нибудь парень, с которым она встречалась, но не хотела заводить отношений.
— Вы только что сняли с Торсона все подозрения, Хейверс.
— Вы точно считаете его невиновным, — Хейверс ударила кулаком по рулю, — оправдываете его. Хотите повесить обвинения на другого. На кого?
И тут же, задав вопрос, вдруг проницательно посмотрела на Линли:
— Только не это! Неужели вы думаете, что…
— Я ни о чем не думаю. Я ищу разгадку. Хейверс резко повернула налево к Черри-Хинтон и поехала мимо лесопарка, где было много каштанов с золотыми кронами и покрытыми свежим осенним мхом стволами. Две женщины шли, склонившись друг к дружке, толкали перед собой коляски и горячо что-то обсуждали, отрывисто пуская облачка пара в морозный воздух.
В начале девятого Линли и Хейверс подъехали к дому на Эшвуд-корт. Машина Торсона, сверкая в утренних лучах выпуклыми зелеными крыльями, загородила узкую дорожку к дому. Малолитражка Хейверс, подъехав впритык, чуть было не уткнулась в багажник «триумфа».
— Ничего машинка, — произнесла Хейверс, — только на таких и разъезжают местные марксисты.
Линли подошел к машине Торсона и осмотрел ее. Сбоку на ветровом стекле в бусинки собралась влага. Он дотронулся до гладкого капота. И почувствовал едва уловимое тепло.
— Еще одна утренняя поездка, — сказал Линли.
— И поэтому он вне подозрений, да?
— И поэтому это что-то значит.
Они подошли к двери, Линли позвонил, пока Хейверс рылась в сумке в поисках записной книжки. На звонок никто не ответил, не послышались шаги, и Линли позвонил снова. Сверху донесся мужской голос: «Минутку!» Но прошла минутка, потом другая, а они продолжали стоять на серебристо-серой бетонной ступеньке, наблюдая, как сначала из одного, потом из второго дома на работу спешат соседи Торсона, а из третьего дома к медленно подкатившему «эскорту» ведут двух ребятишек. И только потом за витражом из матового стекла на двери мелькнула тень приближающегося человека.
Щелкнула задвижка. На пороге стоял Торсон. На нем был черный велюровый халат, который он завязывал на ходу. Халат свободно висел на плечах. На ногах у Торсона ничего не было.
— Мистер Торсон, — произнес Линли вместо приветствия.
Торсон вздохнул, перевел взгляд с Линли на Хейверс:
— Иисусе. Чудесно. Опять эти snuten[24].
Он резко откинул прядь. Неприбранные волосы по-мальчишески упали на лоб.
— Зачем вас опять принесло? Что вам нужно?
Ответа на свой вопрос он ждать не стал, развернулся и пошел по коридорчику к угловой двери, за которой оказалась кухня. Пройдя следом в дом, Линли и Хейверс увидели, как Торсон наливает себе кофе из массивного кофейника на кухонном столе. Он пил кофе, с шумом втягивая воздух, дуя перед каждым глотком. Усы его быстро покрылись капельками жидкости.
— Я бы предложил вам, но мне самому нужно выпить весь кофейник, чтобы проснуться. — И Торсон подлил себе еще кофе.
Линли и Хейверс сели за хромированный столик возле застекленных створчатых дверей. За ними виднелся просторный садик с террасой, где на плиточном полу расположилась садовая мебель. Поодаль был виден широкий шезлонг. В нем лежало смятое, размякшее от влаги одеяло.
Линли задумчиво перевел взгляд с шезлонга на Торсона. Тот тоже смотрел через окно кухни на мебель в саду. Затем медленно взглянул на Линли, и на лице его не дрогнул ни единый мускул.
— Мы, кажется, вытащили вас из ванной, — сказал Линли.
Торсон сделал еще глоток. На шее у него висела плоская золотая цепь. Она змеей обвивала грудь.
— Елена Уивер была беременна, — произнес Линли.
Торсон наклонился через стол, раскачивая кружкой. Вид у него был совершенно незаинтересованный, скорее, умирающий от скуки.
— Подумать только, я лишен возможности отпраздновать вместе с ней это замечательное событие.