Гастон Леру - Призрак оперы
– Идите, моя дорогая, идите, – просил Рауль, Молчание.
– Кристина, – позвал я, – где вы?
– Перед скорпионом.
– Не прикасайтесь к нему!
Мне пришло в голову, так как я знал Эрика, что он, возможно, опять обманул Кристину: может быть, именно скорпион взорвет Оперу. Почему монстра до сих пор нет в комнате? Пять минут давно уже прошли, а он все еще не вернулся. Вероятно, ушел в надежное место и теперь ждет мощного взрыва. Больше ждать ему было нечего, поскольку он не мог в действительности надеяться на то, что Кристина когда-либо добровольно согласится стать его добычей. Почему он не вернулся обратно?
– Не прикасайтесь к скорпиону!
– Он идет! – закричала Кристина. – Я слышу его! Он в самом деле возвращался. Мы слышали его шаги, затем они затихли. Эрик подошел к Кристине, не говоря ни слова.
– Эрик! – позвал я громко. – Это я! Вы узнаете меня?
– Вы оба еще живы? – ответил он чрезвычайно мирным тоном. – Хорошо, только не вздумайте причинить мне какие-либо неприятности.
Я попытался прервать монстра, но он сказал так холодно, что я застыл за своей стеной:
– Ни одного слова, дорога, или я все взорву. – Затем он продолжал: – Честь принадлежит мадемуазель Доэ. Она не прикоснулась к скорпиону, – как спокойно он говорил! – но она не прикоснулась и к кузнечику, – с таким пугающим самообладанием! – однако еще не поздно. Сейчас я открою маленькие ящики из черного дерева, без ключа, потому что я любитель люков и открываю и закрываю все, что хочу. Посмотрите сюда, мадемуазель, и вы увидите этих маленьких животных. Они сделаны реалистично, не правда ли? И выглядят так безобидно? Но нельзя судить о книге по ее обложке. – Все это было сказано твердым, равнодушным голосом. – Если вы повернете кузнечика, мадемуазель, мы все взорвемся. Под нами достаточно пороха, чтобы разрушить все близлежащие кварталы Парижа. Если вы повернете скорпиона, весь порох будет затоплен. В честь нашей свадьбы, мадемуазель, вы сделаете прекрасный подарок нескольким сотням парижан, которые сейчас аплодируют бедному шедевру Мейербера. Вы подарите им, жизнь, когда вашими красивыми руками – каким утомленным был его голос! – вы повернете скорпиона. И для нас зазвонят свадебные колокола! – Молчание, затем он снова произнес: – Если через две минуты вы не повернете скорпиона (у меня часы, которые идут прекрасно), я поверну кузнечика. И помните, что кузнечики прыгают очень высоко.
Молчание возобновилось, тревожное молчание. Я знал, что, когда Эрик говорил таким спокойным, мирным, утомленным голосом, это означало, что он на конце своего каната, способный иди на самое колоссальное преступление или на самую пылкую преданность, и что в таком состоянии, из-за одного неосторожного слова, он может вызвать бурю.
Поняв, что ему ничего не остается делать, кроме как молиться, Рауль упал на колени. Что касается меня, мое сердце колотилось так бешено, что я положил руку на грудь, напуганный тем, что оно может взорваться. Мы оба с ужасом сознавали, что происходит в охваченном паникой разуме Кристины в это время, мы понимали, почему она не решалась повернуть скорпиона. Что если скорпион взорвет все, если Эрик решил заставить всех нас умереть вместе с ним?
Наконец мы услышали его голос, теперь ангельски мягкий:
– Две минуты прошли. Прощайте, мадемуазель. Прыгай, кузнечик!
– Эрик! – закричала Кристина, которая, должно быть, схватила его за руку. – Поклянитесь мне, монстр, поклянитесь своей адской любовью, что скорпион как раз то, что надо повернуть?
– Да, это то, что пошлет нас на небо.
– О, вы имеете в виду, что это убьет нас?
– Конечно, нет, невинное дитя! Я имею в виду, что это пошлет нас на небо нашей женитьбы. Скорпион открывает бал.. Довольно! Вы не хотите скорпиона? Тогда я поверну кузнечика.
– Эрик.
– Довольно!
Я присоединил свой крик к крику Кристины. Рауль, все еще на коленях, продолжал молиться.
– Эрик, я повернула скорпиона!
Что за секунду мы пережили! Ожидание! Ожидание взрыва, который разорвет всех на кусочки в середине грома и руин! Мы чувствовали, как что-то трещит в бездне под нашими ногами, и это, возможно, является началом высшей точки ужаса. Через люк, открытый в темноту (черная бездна в черной ночи), мы слышали беспокойное шипение – первый звук горящего фитиля, вначале слабый, затем все сильнее, сильнее.
Но слушайте, слушайте! И держите обе руки на вашем колотящемся сердце, готовым разорваться вместе с сердцами других «представителей рода человеческого»!
Это не было шипением огня. Больше похоже на стремительную воду…
В люк! Слушайте! Слушайте!
Теперь звук стал булькающим.
В люк! В люк! Какая прохлада! Холодная вода! , Чувство жажды, которое отступило, когда пришел ужас, со звуком струящейся воды вернулось еще более сильным, чем прежде. Вода! Вода!
Вода поднималась в погребе Эрика над бочками, всеми бочками с порохом. (Бочки! Бочки! Есть бочки для продажи?) Вода! Мы спустились вниз встретить ее нашими пересохшими глотками. Она поднималась к нашим подбородкам, к нашим ртам. И мы пили в погребе, пили из погреба, как из стакана.
Мы спустились вниз встретить воду и теперь поднимались вверх вместе с ней.
Весь этот порох теперь не нужен, затоплен! Хорошо сделанная работа! Недостатка воды в доме у озера не было! Если бы так продолжалось и дальше, все озеро вылилось бы в погреб.
Мы не знали, где остановится вода Она все еще поднималась.
Выйдя из погреба, вода стала растекаться по полу камеры пыток. Ведь так весь дом у озера может быть затоплен! Пол в камере стал сам небольшим озером, в котором шлепали наши ноги. Воды уже было более чем достаточно. Эрику пора закрыть ее.
– Эрик! Эрик! Достаточно воды для пороха! Закройте ее. Поверните скорпиона! – кричали мы.
Но Эрик не отвечал. Мы не слышали ничего, кроме звука поднимающейся воды. Она уже доходила до середины наших икр.
– Кристина! Кристина! – закричал Рауль. – Вода поднимается! Она уже достигла наших коленей!
Но Кристина тоже не отвечала. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Там никого не было! Никого, кто закрыл бы воду! Никого, кто повернул бы скорпиона!
Мы были одни в темноте, в воде, окружающей нас, поднимающейся, охлаждающей нас.
– Эрик! Эрик! Кристина! Кристина!
Мы потеряли опору, и вода закружила нас в мощном водовороте. Нас бросало к темным зеркалам, но они, казалось, отталкивали нас, и наши глотки вопили над вспенившейся стихией.
Должны ли мы умереть здесь, затопленные в камере пыток? Я никогда не видел, чтобы такое случалось раньше с кем-нибудь из жертв. Эрик никогда не показывал мне подобную смерть через то маленькое окно во время «розовых часов» Мазендерана.
