Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом
Софи сидела не двигаясь. И молчала.
– Зная, что человек, которого она любит, скоро умрет от страшной болезни, или, напротив, понимая, что он ничем не болен и будет притворяться до конца своих дней, вынуждая тем самым к притворству и ее, Софи Бурлет могла дойти до той степени отчаяния, когда убийство представляется единственным выходом, – сказал Пуаро. – Не исключено также, что любовь Софи к Скотчеру была столь сильна, что его обман она восприняла как предательство и потому решила его убить.
– Ни одна из этих теорий не кажется мне достаточно убедительной, – сказал Рэндл Кимптон. – Обе слишком расплывчаты. И все же это наверняка сделала именно Софи, иначе зачем ей лгать про Клаудию, дубинку и остальное?
– Эта теория недостаточно убедительна, доктор Кимптон, потому что Скотчера убила не Софи.
– Что? – переспросил Кимптон, глядя на Клаудию. – Да ладно вам, старина, это наверняка ее рук дело.
– А если не ее, то чьих же? – раздраженно спросила Клаудия.
Софи встала. Сегодня, впервые со дня смерти Скотчера, она аккуратно оделась, причесала и убрала волосы – и стала почти похожа на себя прежнюю.
– Я должна сделать одно признание, – заговорила она. – Прошу прощения, месье Пуаро, за то, что перебиваю вас сейчас. Я должна была сказать вам об этом сразу – мне так жаль, что я этого не сделала! Но я не сказала вам ни тогда, ни потом, в Баллигуртине, ни сейчас, пока мы делали эксперимент в утренней гостиной…
– Эксперимент? – подхватила леди Плейфорд таким тоном, точно услышала непристойность, которая испокон веков не звучала и не должна была звучать в стенах ее дома.
– О нем я расскажу несколько позже, – ответил ей Пуаро. – Прошу вас, продолжайте, – снова обратился он к Софи.
Та стояла, выпрямив спину, сплетя пальцы сложенных поверх юбки рук. Вся ее поза наводила на мысль о прилежной ученице, которая вышла на сцену, чтобы исполнить соло в школьном концерте.
– Я солгала вам кое в чем важном. Я знаю, многие здесь решат, что тот, кто солгал однажды, солжет еще тысячу раз, однако я привыкла быть честной. И не люблю лгать. Но иногда… В общем, я тут кое-что подсчитала, и мои подсчеты привели меня в панику.
– Что вы там такое бормочете, вы, чертова кукла? – спросил Кимптон.
– Хотите, я расскажу за вас? – предложил вдруг Пуаро. – Вы будете говорить сейчас о белом пеньюаре Клаудии Плейфорд, не так ли?
От удивления Софи раскрыла рот.
– Как вы узнали? Вы же не могли этого знать!
– Пуаро знает все, мадемуазель. Я спрашивал вас – это был один из первых вопросов, которые я вам задал, – во что была одета Клаудия Плейфорд, когда вы видели, как она била Джозефа Скотчера дубинкой по голове. И вы сказали мне, что на ней был белый пеньюар поверх ночной сорочки. Я сразу понял, что это неправда. В белом пеньюаре она сошла вниз, услышав ваши крики. Я сам видел его – на нем не было ни капли крови. А я всегда замечаю любые несовершенства костюма. И сразу сказал себе тогда: «Софи Бурлет лжет – либо о том, что Клаудия Плейфорд била Скотчера по голове, либо о том, во что она была одета».
– Я видела ее, – прошептала Софи. – Чем угодно клянусь.
– Да, вы ее видели, – согласился Пуаро. – В том же зеленом платье, что и за обедом, n’est-ce pas? Однако вы помнили, что, когда она вновь появилась внизу, вместе со всеми, кто сбежался на крик, на ней был белый пеньюар. Вы не понимали, когда она успела сходить наверх, переодеться, спрятать испачканное зеленое платье и вновь спуститься. И решили солгать, на всякий случай.
– У меня просто в голове не укладывалось! – воскликнула Софи. – Как Клаудия могла быть в утренней гостиной в платье, а уже через минуту-другую стоять в холле в пеньюаре? Прошло ведь совсем немного времени – я визжала, да, но недолго: двери наверху захлопали почти сразу. У нее просто не было времени, чтобы переодеться. Я сразу поняла, что мне никто не поверит, если я скажу, что видела ее внизу в зеленом.
– И вы, чтобы не показаться лгуньей, солгали, – сказал Пуаро. – Я не раз сталкивался с этим удивительным феноменом. Но это не страшно. Вы просто прибавили к расследованию лишнюю деталь, вот и всё. Теперь, когда она устранена, вся картина предстала перед нами в своем изначальном варианте. И она очень напоминает вашу историю, сержант О’Двайер, ту, где «закрой ящик без ящика», помните? Но стоит убрать ящик – эту маленькую деталь, которую вы с братом придумали для того, чтобы избежать неприятностей, и остается простое и ясное – «заткнись».
– Пуаро, что вы такое несете? – не выдержала леди Плейфорд. – При чем тут какой-то ящик и какое отношение брат О’Двайера имеет к убийству в моем доме?
– Никакого – совершенно никакого. Я лишь хотел сказать, что стоит убрать из рассказа Софи Бурлет одну крохотную, незначительную деталь, как сразу становится ясно, что именно она так настойчиво пыталась нам сообщить: она своими глазами видела две вещи, которые, взятые вместе, исключают одна другую.
– Прошу меня простить, – громко сказала Клаудия. – Но, может быть, кто-нибудь объяснит мне наконец, зачем мне понадобилось разбивать голову трупу? Все, что нам тут рассказывают, конечно, безумно интересно, но надо же время от времени добавлять в эту мешанину хоть каплю здравого смысла.
– Простите меня за ложь, – продолжала Софи Бурлет. – Если б я только знала… но ведь это было еще до эксперимента.
– Что все-таки за эксперимент такой? – сказал Кимптон. – Боюсь, что мое терпение лопнет с минуты на минуту. Пуаро, если Софи не убивала Скотчера, то кто же тогда убил?
– Всё в свое время, доктор Кимптон. Майкл Гатеркол. – Пуаро повернулся к юристу. – Вы завидовали Джозефу Скотчеру с тех пор, как леди Плейфорд назначила его своим секретарем. Вы тоже хотели получить эту должность, но вас обошли. Хуже того, Скотчер воспользовался вашими знаниями, чтобы завоевать расположение романистки. Так что и вы могли убить из ревности. Точнее, из других, альтруистических побуждений, ведь вы по природе добрый человек и искренне беспокоитесь за других. Вы могли убить Джозефа Скотчера из-за леди Плейфорд, чтобы защитить ее от него. Вы прекрасно видели, что он за человек, но считали, что она этого не видит. Вам казалось, что она, не замечая опасности, которую представляет собой Скотчер, опрометчиво позволяет ему оставаться в своем доме, в лоне своей семьи.
Гатеркол вздохнул.
– Он был опасен, – сказал он. – Простите меня, леди… Эти. Но таково мое мнение о нем. И я отдал бы что угодно, лишь бы увидеть, как он пакует чемоданы.
Леди Плейфорд побледнела:
– Что ты говоришь, Майкл? Это ты его убил?
– Что? – Гатеркол смутился. – Нет! Конечно же нет. Ничего такого я не делал. Месье Пуаро…
