Жорж Сименон - В случае беды
Разгадал ли Мориа и эту драму? Точно так же, как ни он, ни я не честолюбивы, мы оба не относимся к числу распутников, но кто согласится со мной, кроме тех немногих, что сами носят на себе печать? Когда я вернулся в гостиную, он снова понаблюдал за мной, но взгляд У него был блуждающий и влажный, как всегда бывает после известного количества рюмок.
Допускаю, что Корина подала ему сигнал. Между ними существует такое же взаимопонимание, как между Вивианой и мной. Экс-премьер, который со дня на день вновь придет к руководству судьбами государства, сделал благословляющий жест, пробубнив:
– Прошу извинить...
Неверным и тяжелым шагом он пересек гостиную, и сквозь застекленную дверь я приметил лакея, который наверняка поджидал его, чтобы уложить спать.
– Он столько работает! – вздохнула Корина. – У него на плечах такой груз!
Вивиана тоже бросила мне понимающий взгляд, хотя в нем содержался и вопрос. Она сообразила, что я ходил звонить. Кому и зачем – она знала, предвидела также, что в конце концов я туда отправлюсь; думаю даже, что она молчаливо советовала мне это сделать.
Вечер растянулся еще на час-другой, после чего начались прощальные поцелуи.
– Должен попросить у вас извинения. Меня тоже ждет работа...
Полагаю, что присутствующие поверили в это не больше, чем в случае с Мориа. Впрочем, это совершенно не важно.
– Ты отпустил машину? – осведомилась Вивиана.
– Да. Возьму такси.
– Хочешь, я тебя отвезу?
– Зачем? Стоянка прямо напротив.
Не заговорит ли она, как только я исчезну, о моем непосильном труде и ответственности? Такси я прождал под дождем минут десять – было воскресенье – и когда приехал к Луи, Иветта пила кофе, обводя тусклым взглядом почти безлюдный ресторан.
Она подвинулась, освобождая мне на банкетке место рядом с собой, и подставила мне щеку-жест, ставший таким же привычным, как поцелуи Корины.
– Обедал в городе? – безучастно осведомилась она, словно наши отношения были такими же, как между всеми.
– Перехватил кой-чего на улице Сен-Доминик.
– Твоя жена была там?
– Да.
Она не ревнует к Вивиане, не пытается ее устранить, ничего не ищет словом, довольствуется тем, что живет данной минутой.
– Что вам подать, мэтр?
Я взглянул на чашку Иветты и ответил:
– Кофе.
Она упрекнула:
– А потом спать не будешь.
Это верно: из-за кофе мне придется принять какой-нибудь барбитурат, как почти каждый вечер. Говорить мне с ней было не о чем, мы сидели бок о бок на банкетке, уставившись в пространство, словно пара стариков.
Наконец я все-таки выдавливаю:
– Устала?
Не усмотрев в моем вопросе никакого подвоха, она отвечает «нет» и в свой черед спрашивает:
– Что делал днем?
– Работал.
Я не уточняю, над чем я работал во вторую половину дня, и ей в голову не приходит, что занимался я в основном ею.
– Жена тебя ждет?
Это у нее косвенный способ узнавать мои намерения.
– Нет.
– Поехали?
Я утвердительно киваю. Мне хотелось бы ответить «нет» и уйти, но я уже давно отказался от безуспешной борьбы.
– Можно мне заказать шартрез?
– Пожалуйста, Луи, рюмку шартреза.
– А для вас ничего, господин Гобийо?
– Нет, благодарю.
По воскресеньям приходящая прислуга не бывает на улице Понтье, и я уверен, что Иветта не дала себе труда прибраться в квартире. Застелила ли она хоть постель? Маловероятно. Она пьет шартрез медленно, с долгими паузами между глотками, словно стараясь отдалить момент отъезда. Наконец вздыхает:
– Попроси счет.
Луи привык видеть нас за одним столом и знает, куда мы отправимся, выйдя от него.
– Доброй ночи, мадемуазель. Доброй ночи, мэтр.
Под дождем Иветта повисает у меня на руке, но порой все равно оступается из-за слишком высоких каблуков. Идти два шага.
Мне все-таки необходимо вернуться к нашей первой встрече у меня в кабинете в пятницу вечером почти год назад. Пока она усаживалась, робея и ломая голову, что же я решил, я позвонил жене по внутреннему телефону:
– Я у себя в кабинете, где у меня работы еще на час-другой. Поезжай обедать без меня, извинись перед префектом и знакомыми. Скажешь – это правда, – что я надеюсь поспеть к кофе.
Не глядя на посетительницу, я направился к двери, ворчливо наказав:
– Оставайтесь на месте.
Может быть, чтобы ее задеть, я даже добавил, словно невоспитанному ребенку:
– Ничего не трогайте.
Я зашел в комнату Борденав.
– Выйдите на улицу и удостоверьтесь, что за особой, сидящей сейчас у меня в кабинете, нет слежки.
– Полицейской?
– Да. О результатах сообщите мне по телефону.
В кабинете я, заложив руки за спину, заходил взад и вперед, а Иветта следила за мной глазами.
– Гастон уже сидел?
– Не думаю. Он об этом никогда не говорил.
– Вы его хорошо знаете?
– Прилично.
– Спали с ним?
– Бывало.
– Ваша подружка Ноэми совершеннолетняя?
– Ей уже стукнуло двадцать.
– Чем занимается?
– Тем же, чем я.
– Где-нибудь раньше работала?
– Помогала матери в лавке. Та торгует овощами на улице Шмен-Вер.
– Ноэми сбежала из дому?
– Просто ушла, заявив, что с нее довольно.
– Давно?
– Два года назад.
– Мать ее не разыскивала?
– Нет. Ей плевать на дочь. Порой, когда совсем уж труба, Ноэми заходит к ней. Они ссорятся, всячески попрекают друг друга, но в конце концов мать всегда подбрасывает ей деньжат.
– Приводы у нее были?
– У Ноэми-то? Два. Может, и больше, но мне она рассказывала только о двух.
– За что?
– За приставание к мужчинам. Оба раза ее отпускали после врачебного осмотра.
– Вы тоже ему подвергались?
– Еще нет.
Зазвонил телефон. Говорила Борденав.
– Ничего не заметила, патрон.
– Благодарю. Сегодня вечером вы мне не понадобитесь.
– Мне не ждать?
– Нет.
– Тогда доброй ночи.
Мне пора уже перейти к объяснению мотивов, но сделать это очень нелегко, потому что хочется добиться абсолютной правдивости. Не нужно мне двух-трех кусков правды, которые с виду кажутся такими убедительными, а по сути лживы.
В тот вечер я не вожделел Иветту. И не испытывал к ней жалости. За свою карьеру я видел слишком много особей такой породы, и если в Иветте просматривалось нечто необычное, слегка отличавшее ее от остальных, то и в этом для меня не было ничего нового.
Не поддался ли я мелкому тщеславию, польщенный верой в меня, которой она прониклась еще до нашей встречи?
Со всей откровенностью заявляю: нет. Думаю, тут все сложнее, и человек вроде, например, Мориа тоже был бы способен к такому решению.
Почему не усмотреть в моем поступке протест и вызов? Меня вынудили зайти далеко, очень далеко по пути, который плохо сочетается с моим темпераментом и вкусами. Моя репутация установилась, и я кичливо силился соответствовать ей – ведь именно она побудила эту девчонку явиться ко мне со своим циничным предложением.
