Жорж Сименон - Мегрэ в тревоге
— Во-первых, встречаются женщины ничуть не слабее мужчин. А во-вторых, когда дело касается тех, у кого рассудок помутился…
Он готов был рассуждать и дальше, но они уже приблизились к цели.
— Желаешь еще что-нибудь сказать, Верну?
— Пока нет.
— Увидимся завтра?
— Почти наверняка.
Шабо пошарил в кармане в поисках ключа. В прихожей они с Мегрэ отряхнули верхнюю одежду, влажную от дождя, на устилавших пол плитках тут же образовались лужицы. Женщины, мать Шабо и горничная, ожидали в едва освещенном, выходившем окнами на улицу малом салоне.
— Мама, вам лучше пойти прилечь. Этой ночью не остается ничего другого, как попросить жандармерию задействовать весь свой наличный состав для патрулирования.
Мадам Шабо в конечном счете согласилась с сыном:
— Я и в самом деле расстроена тем, что вы не остановились у нас, Жюль!
— Обещаю, что если задержусь здесь больше чем на сутки, в чем сильно сомневаюсь, то непременно воспользуюсь вашим гостеприимством.
И они вновь оказались словно в навечно застывшей атмосфере кабинета. Бутылка коньяка стояла на прежнем месте. Мегрэ налил себе и, взяв рюмку, встал спиной к огню, у камина. Он догадывался, что Шабо сейчас не по себе и что именно поэтому тот и пригласил его зайти к нему.
Следователь первым делом набрал номер жандармского участка:
— Это вы, лейтенант? Вы уже спали? Извините, что беспокою в столь поздний час…
Часы с красновато-коричневым, отливавшим позолотой циферблатом, на котором с трудом просматривались стрелки, показывали половину двенадцатого.
— Да, еще одно… Гобийяр… На этот раз прямо на улице. Опять спереди. Его уже увезли в морг. Жюсьё сейчас, должно быть, производит вскрытие, но сомневаюсь, что у него появится что-либо новое. У вас есть люди под рукой? Полагаю, было бы целесообразно послать их патрулировать город, и начать следует не ночью, а в ранние, утренние часы, чтобы успокоить население. Вы понимаете?.. Да… Я это тоже только что почувствовал. Благодарю вас, лейтенант. — Вешая трубку, он произнес вполголоса: — Приятный парень, окончил Училище в Сомюре[2]…
Надо полагать, он тут же понял, что отражало это вскользь брошенное замечание — снова элитарность! — и слегка покраснел.
— Ты же сам видишь! Делаю все, что в моих силах.
Тебе это должно казаться мальчишеством. А сами мы, наверное, производим впечатление людей, размахивающих деревянными ружьями. Но у нас не такая мощная организация, в рамках которой ты привык действовать у себя, в Париже. Простой пример: чтобы снять отпечатки пальцев, мне всякий раз приходится вызывать эксперта из Пуатье. И так во всем. Местная полиция куда больше привыкла иметь дело с мелкими нарушениями закона типа штрафов, нежели с преступлениями. А инспекторы из Пуатье совсем не знают горожан Фонтэне… — Помолчав, он опять принялся за свое: — За три года до отставки мне совсем не улыбается столкнуться с таким делом, как это. Кстати, ведь мы с тобой почти одного возраста.
Ты ведь тоже через…
— Да, и я.
— И какие строишь планы?
— Готовясь к пенсии, даже купил домик в деревне на берегу Луары.
— Будешь там скучать.
— А тебе разве тоскливо здесь?
— Это не одно и то же. Я тут родился, как и мой отец.
Всех знаю в лицо.
— Жители вроде бы выказывают недовольство.
— Едва приехав, ты уже это уловил? Так оно и есть.
Думаю, сие неизбежно. Добро бы хоть одно преступление. Особенно первое.
— Почему так?
— Потому что жертва — Робер де Курсон.
— Его не любили?
Следователь ответил не сразу. Было заметно, что он тщательно подбирает слова.
— В сущности, простые люди знали его мало, разно что встречали на улицах.
— Женат? Дети?
— Убежденный холостяк. Чудак, но славный. Если бы убили только его, население восприняло бы это довольно равнодушно. Слегка пощекотало бы нервы, как обычно бывает при преступлениях. А тут целый залп: после него старуха Жибон, а теперь и Гобийяр. Завтра я ожидаю…
— Уже началось.
— Ты о чем?
— О группе, которая держалась в стороне, полагаю, что это и есть твои «простолюдины», как и те, что вышли вслед за нами из кафе «У почты», — они-то уж точно не скрывали своей неприязни.
— Ну до этого еще не доходит, однако…
— Горожане в целом стоят на очень левых позициях?
— И да, и нет. Но суть не совсем в этом.
— Не любят семейку Верну?
— Тебе об этом сказали? — Пытаясь выиграть время, Шабо стал задавать вопросы: — А почему это ты не садишься? Может, еще рюмочку? Попытаюсь тебе объяснить. Не так уж и легко это сделать. Ты знаешь, что такое Вандея, хотя бы по той репутации, которая у нее сложилась. Долгое время те, кто задавал тут тон, были владельцами замков, графами, виконтами и прочими мелкими «де», которые общались почти исключительно между собой, образуя замкнутое сообщество. Живы они и до сих пор, хотя почти все разорились и социального веса уже не имеют. Правда, кое-кто и сейчас пыжится, но на таких посматривают с жалостью. Понимаешь?
— Ситуация, типичная для сельской местности.
— Сегодня их место заняли другие.
— Верну?
— Ты видел его, угадай, чем занимался его отец?
— Понятия не имею!
— Торговал скотом. Дед батрачил на ферме. А отец Верну скупал скотину в округе и гонял ее своим ходом целыми стадами до Парижа. Здорово заработал на этом. Притом сам так и остался грубым животным, всегда полупьяный, он, кстати, так и умер от delirium tremens[3]. Его сын…
— Юбер? Тот, что с поезда?
— Он самый. Его послали учиться в колледже. Насколько помню, он даже осилил один год в университете. Перед смертью отец принялся скупать землю, фермы и скот, и Юбер унаследовал его дело…
— Одним словом, он торговец недвижимым и движимым имуществом.
— Так оно и есть. Его контора у самого вокзала. Помнишь большой домина из тесаного камня, там он и проживал до женитьбы.
— А женился на какой-нибудь девице из замка?
— Некоторым образом, но не совсем так. Она из Курсонов. Это тебе интересно?
— Разумеется!
— Заодно и составишь более четкое представление о городе. На самом деле Курсонов звали чуть иначе: Курсон-Лагранж. Вначале они вообще было просто Лагранж, добавив фамилии Курсон, когда купили одноименный замок. С тех пор сменилось три-четыре поколения. Теперь уж и не знаю, что продавал основатель этой династии.
Наверное, тоже скот, если не металлолом. Об этом все давно позабыли к моменту, когда на сцене появился Юбер Верну. Дети и внуки Лагранжей не работали. Местная аристократия приняла в свои ряды Робера де Курсона, того самого, которого убили; более того, он сделался авторитетнейшим специалистом в наших краях по части геральдики. Имеет ряд публикаций на эту тему. У него две сестры — Изабелла и Люсиль. Первая вышла замуж за Верну, который разом стал величать себя Верну де Курсон. Успеваешь следить за нитью моего рассказа?
