Уолтер Саттертуэйт - Клоунада
— Отлично. Скажите господину Лагранду что, если он не возражает, я сделаю взнос в это общество от имени агентства «Пинкертон». Скажем, две тысячи франков.
Около сотни долларов. Клер Форсайт заплатит. Дело не в деньгах, она сама так сказала, и это были не пустые слова.
Ледок переговорил с Лаграндом, и тот опять ему что-то сказал. Ледок повернулся ко мне.
— Мсье Лагранд сказал, что высоко ценит щедрость агентства и вашу личную доброту.
— Это самое маленькое, что мы можем сделать, — сказал я Лагранду. Он удовлетворенно кивнул. Во всяком случае, мне показалось, что он остался доволен.
— Могу я повидаться с тем инспектором завтра? И нельзя ли нам встретиться с ним в отеле, где умер Форсайт?
Лагранд кивнул и что-то сказал. Ледок перевел:
— В полдень вас устроит?
— Вполне.
— Мсье префект об этом позаботится, — сказал Ледок.
— Поблагодарите его от моего имени, — попросил я, — и скажите, что я очень ценю его помощь.
Лагранд снова заговорил. Ледок поверился ко мне.
— Мсье префект сказал, что ему приятно оказать вам услугу.
— Но сначала я хотел бы просмотреть все отчеты.
Ледок выслушал ответ Лагранда и сказал:
— Мсье префект это предвидел. Бумаги ждут нас у секретаря. Все-все. Мы сможем их забрать, когда будем уходить.
— Благодарю.
Лагранд опять что-то сказал. Ледок повернулся ко мне.
— Мсье префект говорит, не стоит благодарности. И он опять-таки надеется, что в Париже вам понравится. Но сейчас он вынужден извиниться: к сожалению, его ждут дела.
Я встал.
— Можно задать префекту еще один вопрос?
— Конечно.
— Ведь ему знакомо это дело. А что он сам думает о Ричарде Форсайте?
Ледок не успел перевести, как префект ответил по-английски.
— Никчемный тип. — Его английский оказался весьма приличным. А выражение лица, если можно так выразиться, ничуть не изменилось. — Дилетант. Извращенец.
— Благодарю, — сказал я. — Завтра же перешлю в банк чек для сироток.
Лагранд в первый раз улыбнулся.
— Не сомневаюсь, мсье Бомон, — сказал он.
— Кроме шуток, — проговорил Ледок.
— Это значит…
Он улыбнулся и поднял руку.
— Да-да, я знаю, что это значит. Просто мне понравилось само выражение.
Мы спускались по ступеням префектуры. День выдался славный: светило солнце, было тепло. Цвели каштаны.
— Вы меня удивляете, мсье Бомон, — сказал он. — Я всегда считал американцев прямолинейными и открытыми. Не знал, что они страдают двуличием.
— Иногда пинкертонам приходится идти на это, — сказал я.
Он засмеялся.
— Пошли наслаждаться кофе.
Мы сели на открытом воздухе в маленьком кафе на улице Риволи, под тентом в красно-белую полоску, поблизости от книжного магазина, где продавалась литература на английском языке. Улица была забита прохожими, и никто из них не выглядел так, будто скоро умрет от голода. На мужчинах были хорошо скроенные светлые костюмы, которые они, надо признаться, умели носить. На женщинах были хорошо скроенные светлые платья, которые они тоже умели носить. Платья обнажали их ножки более откровенно, чем в Нью-Йорке или Лондоне, но я ничего не имел против.
Ничего не имел против и Ледок. Он то и дело поднимал глаза от бумаг, взятых у секретаря префекта, поджимал губы и прищуривался, разглядывая пару изящных икр, которые то напрягались, то расслаблялись по мере того как их обладательница двигалась по тротуару.
— Это краткие отчеты, — заметил я, кивнув на папку.
Ледок подумал. И взглянул на меня.
— Ну конечно. Разве можно ожидать, что чиновник отдаст подлинные документы. Для него это все равно что лишиться собственной печени.
— Надо все это перевести до моей завтрашней встречи с инспектором.
— Сделаем. Если потребуется, сам переведу. — Он швырнул папку на стол. — Но без всякого удовольствия. Это же такая нудятина.
Я отпил кофе.
— Расскажите подробнее о Лагранде.
— Что бы вам еще хотелось знать?
— Все, что может пригодиться.
— Кто знает, что может пригодиться?
— На ваше усмотрение.
— Ну ладно. — Он погладил бородку. — Прежде всего, мсье префект — правый.
— Правый?
— У вас в Америке только две партии, не так ли? Республиканская и демократическая. У нас же во Франции дело обстоит несколько иначе. У нас есть не только партии, в великом множестве, но и общества, лиги, клубы, союзы, синдикаты, и все они рассеяны в промежутке между правым крылом и левым.
— И что отделяет правых от левых?
— Центр, — сказал Ледок и улыбнулся. — Впрочем, всего лишь теоретически. По сути, большинство этих групп, правые, левые и центристы, разделяют одинаковые взгляды и преследуют одни и те же цели. И отличить их друг от друга довольно трудно. Понимаете, сам-то я далек от политики. Но, как мне представляется, все власть имущие, и левые и правые, — аристократы. Насколько я понимаю, единственная заметная разница между правыми и левыми заключается в том, что правые хотят сосредоточить всю власть в руках одного человека.
— А левые?
— Они не согласны.
— Вы думаете, Лагранд рвется к единоличной власти?
— Но, mon ami, какая власть ему еще нужна? Он и сейчас может арестовать в Париже кого угодно, не советуясь ни с кем наверху.
— А за пределами Парижа?
— Подозреваю, для мсье Лагранда таких мест не существует.
Я кивнул.
— И все же забавно.
— Забавно?
— Странно. Как же вам удалось устроить нашу сегодняшнюю встречу?
— Два дня назад я позвонил в префектуру. Объяснил одной влиятельной особе, чего я хочу. Мне было велено позвонить другой влиятельной особе. И так несколько раз кряду. Наконец один из помощников префекта, особа настолько влиятельная, что ее влияние можно было ощутить даже на ощупь, велел мне перезвонить еще раз. Я перезвонил — и через несколько минут разговаривал с мсье Лаграндом.
— И это не показалось вам странным?
Ледок нахмурился.
— Уверяю вас, я был очень убедителен.
— Еще бы. Но зачем префекту полиции тратить на нас свое время? Зачем возиться с двумя бездельниками, интересующимися Ричардом Форсайтом? Извращенцем и дилетантом. Мертвым дилетантом.
Ледок пожал плечами.
— Может, ему было просто любопытно.
— Но почему? Зачем светиться самому? Он вполне мог отрядить помощника.
Ледок задумчиво поджал губы.
— С двумя бездельниками? — спросил он.
— Я хотел сказать…
— Да-да, просто я сомневаюсь, что это слово годится.
— И еще.
