Жорж Сименон - Плюшевый мишка
Вот он медленно стал переходить улицу; остановился, пропуская машину, потом замешкался у ворот. Он поднял голову, желая удостовериться, что Шабо видит его действия, в несколько стремительных шагов очутился у спортивной машины и подсунул бумажку под стеклоочиститель.
Прежде чем уйти, он вернулся на то же место против фасада, сжал кулаки и наконец с сожалением удалился, тяжело передвигая ноги.
Профессор выждал и убедился, что Вивиана ничего не заметила, поскольку не спустилась к машине, чтобы взять записку.
Нигде ни души. Он дошел до служебной лестницы и, открыв боковую дверь, оказался в саду. Шабо закурил, чтобы со стороны можно было подумать, будто он вышел передохнуть.
Он был у себя, клиника принадлежала ему, и все же не нужно, чтобы его видели. Правда, и здесь, и дома он четыре-пять раз за день скрывался, чтобы украдкой выпить коньяку и затем разгрызть карамель с хлорофиллом.
Возвращаясь обратно и стараясь не слишком шуршать гравием, он бросил взгляд на клочок бумаги, который держал в руке, – листок, вырванный из ученической тетради, и на нем непривычной к письму рукой были выведены три слова:
«Я тибя убью».
Твердый нажим, угловатый почерк – словно писавший привык к немецким буквам. И опять та же ошибка в слове «тебя».
– Доктор Одэн спрашивает, не могли бы вы подняться к нему в двадцать первую, профессор.
Женщина с внематочной беременностью: четыре дня назад он ее прооперировал. Шабо сохранил ей фаллопиеву трубу, но теперь, по взгляду, брошенному на него доктором Одэном, понял, что повторная операция неизбежна.
Измученная женщина тем не менее зорко подстерегала малейшее движение врачей, и только позднее, в ординаторской, им удалось обсудить ее случай.
– Подождем до завтра, – решил он в заключение беседы.
Не выглядит ли он человеком, которому собственные неурядицы мешают полностью отдаваться работе? К примеру, человеком испуганным?
Нет, он не боялся, и уж во всяком случае, не боялся смерти – ведь сколько раз он с мечтательной улыбкой поглаживал рукоятку пистолета, лежащего в ящике его письменного стола.
Много лет он даже не вспоминал об этом оружии: обычно он держал его в машине, в отделении для перчаток, и когда покупал новую, пистолет перекладывали туда вместе с солнцезащитными очками, маршрутными картами и прочими мелочами.
Он не мог бы сказать, какой системы его пистолет, заряжен ли барабан, и вряд ли знал, где находится предохранительный взвод.
Прошло лет десять с тех пор, как они с женой еще пускались в так называемые романтические путешествия. Сколько лет было тогда Давиду? Не больше шести, потому что у него еще была няня и он не ходил в школу.
Они с Кристиной выбирали какую-нибудь знаменитую гостиницу в сорока пятидесяти километрах от Парижа, иногда у Сен-Жерменского леса, иногда в направлении Фонтенбло. После изысканного обеда, сопровождаемого бутылкой старого вина, они наудачу пускались в ночь.
Теперь он недоумевал: о чем они могли говорить друг с другом? Разумеется, говорил в основном он. Он только что стал владельцем клиники, и многочисленные проблемы, связанные с новым делом, тогда еще вдохновляли его. Он придавал большое значение книге о патологии околоплодной жидкости, которую готовил к публикации в те времена. Она уже давно вышла в свет.
Однажды ночью, возвращаясь с Кристиной по безлюдной дороге, он заметил машину у обочины, кто-то размахивал фонарем, словно прося о помощи. Он инстинктивно затормозил. Он запомнил, что правил своей первой спортивной машиной и дело было летом, так как верх был опущен. Кристина едва успела крикнуть ему:
– Берегись, Жан!
В тот же миг он заметил в боковом зеркале две тени, возникшие сзади, в то время как человек перед радиатором раскинул руки, преграждая путь. Не думая, он нажал на акселератор, машина рванулась.
– Я почти уверена, что у того, впереди, в руке было оружие...
Но она не была убеждена в этом до конца. Он тоже.
Он ругал себя. Чудом не сбил человека. Наутро они узнали из газет, что спустя полчаса на том же месте ограбили автомобилиста.
Кристина боялась, что история может повториться, и он пообещал ей купить пистолет, потом как-то забыл об этом. Кончилось тем, что его шурин, коллекционер всех видов оружия, дал ему автоматический пистолет.
Когда же он взял его из машины и положил в ящик письменного стола? Года два назад? Или три? Он может только сказать, что, возвращаясь однажды ночью, поглядел на железную койку в своем чулане и неожиданно подумал: «А чего ради?»
Время от времени этот вопрос назойливым рефреном крутился в его мозгу. Так всегда бывало в те моменты, все более частые, когда он «отсутствовал» – его собственный термин, наиболее полно выражающий особую пустоту, до головокружения.
И разве не говорила жена о Лизе, когда та была еще совсем маленькой, что девочка унаследовала от отца эту особенность – на несколько мгновений отлучаться из этого мира, «отсутствовать»?
Не то чтобы он всерьез думал о самоубийстве. Если ему и случалось открывать ящик, ощупывать пальцами вороненую сталь, то скорее для того, чтобы успокоиться. В конце концов, нет ничего непоправимого, если в любой момент есть возможность уйти.
Разве эта мысль не свойственна всем людям, по крайней мере многим? Он не смел спрашивать об этом ни своих коллег, ни тем более своих учеников – да, впрочем, те еще мало пожили на свете.
Иногда ему хотелось не только послушать свидетелей на свой счет, но и узнать, что они сказали бы о других. Например, о мадам Рош – всегда веселой, для которой жизнь казалась сплошным удовольствием.
А какова она сама с собой – так ли уж полна доверия к ближним, к себе и к судьбе? Пока она перебирает вещички в ожидании первых схваток – не испытывает ли она в глубине души страха?
Она распевает песни и шутит с медсестрами, которые заходят к ней. Но разве докажешь, что это маскамаска, непохожая на ту, что носит Шабо, и все же всего лишь маска?
Разве он, со своей стороны, не выглядит настолько уверенным в себе, что даже раздражает этим своих коллег?
Он обходил этаж за этажом, неизменно всегда в белом, затем внезапно закрывался у себя в кабинете, чтобы достать бутылку из шкафа, запертого на ключ.
Не лучше ли было бы носить пистолет при себе? Если этот эльзасец и не сумасшедший в медицинском смысле этого слова, у него тем не менее все признаки одержимого. Идефикс. До сих пор он довольствовался тем, что подсовывал под стеклоочиститель его машины угрожающие записки, хотя каждый день имел возможность выстрелить в профессора, на худой конец – каждый вторник, если это был его выходной. Сколько же времени это тянется?
