Найо Марш - Убийство в частной клинике. Смерть в овечьей шерсти (сборник)
Джейн сложила руки за спиной и застыла по стойке «смирно». Сестра Мэриголд излучала спокойствие знающего свое дело человека. Сестра Бэнкс на мгновение мелькнула на пороге и снова скрылась в операционной.
Сэр Джон Филиппс вошел в сопровождении Томса, своего ассистента, и анестезиолога. Томс был полным, краснолицым, не в меру оживленным человеком. Доктор Робертс, наоборот, худощавым, с льняными волосами и пренебрежительными манерами. Он снял очки и протер стекла.
– Все готово, старшая сестра? – спросил хирург.
– Да, сэр Джон.
– Доктор Робертс займется анестезией. Доктор Грей занят. Нам повезло, Робертс, что мы получили вас так быстро.
– Рад помочь, – ответил тот. – В последнее время я часто выполнял работу Грея. Для меня большая честь и полезный опыт работать под вашим руководством, сэр Джон.
Он говорил с подчеркнутой официальностью, словно продумывал каждую фразу и только затем выкладывал собеседнику.
– Прежде чем начать, мне хотелось бы взглянуть на наркозную палату.
– Разумеется.
Вновь появилась кипящая злобой Бэнкс.
– Сестра Бэнкс, – приказала ей Мэриголд, – отправляйтесь с доктором Робертсом в наркозную палату.
Робертс взглянул, прищурившись, на Бэнкс и по-следовал за ней.
Сэр Джон вошел в операционную и приблизился к небольшому, выкрашенному белой эмалью столу, на котором лежали разнообразные средства для гиподермальных инъекций. Три шприца находились в лотке со стерильной жидкостью. Два из них были такого размера, к которому привыкли не посвященные в хирургию люди. Третий же был настолько велик, что могло показаться, будто им пользуются в ветеринарии, а отнюдь не для человеческих нужд. Маленькие содержали по двадцать пять минимов, большой – раз в шесть больше. Ампула, бутыль, небольшая колба, мензурка – эти предметы тоже находились на столе. Бутыль была помечена: «0,25-процентный раствор гиосцина. Пять минимов содержат одну тысячную грана». На ампуле стояла надпись: «Антитоксин газовой гангрены (концентрированный)». В колбочке содержалась стерильная вода.
Филиппс достал из кармана маленькую коробочку и вынул из нее крошечную пробирку с надписью «Гиосцин 1/100 гр.». Наклейка полностью скрывала то, что находилось в пробирке. Хирург откупорил пробку, тщательно исследовал внутренность, положил и взял из коробочки другую с такой же надписью. Пальцы действовали неуверенно, словно мысли врача витали где-то далеко. Наконец он наполнил маленький шприц стерильной жидкостью, вылил в мензурку, добавил туда же гиосцин и, размешав иглой, набрал раствор.
В операционную вошел Томс.
– Пора мыться, сэр. – Он взглянул на стол. – Э, да вы собираетесь его здорово попотчевать. Сразу две пробирки!
– Одна оказалась пустой. – Филиппс убрал их со стола и вернул в коробочку.
Томс посмотрел на шприц.
– Вы набрали много воды, сэр, – заметил он.
– Да.
Хирург взял шприц и направился в наркозную палату, а Томс с выражением отрешенности, которое люди напускают на себя, если хотят притвориться, будто не замечают пренебрежительного к себе отношения, застыл, глядя на стол. Через несколько минут он присоединился к остальным в предоперационной. Филиппс уже вышел туда из наркозной палаты.
Сестры Харден и Мэриголд помогли хирургам перевоплотиться в образчики стерилизованных механизмов. Вскоре помещение представляло собой строгое сочетание белого, стального и резиново-коричневого. Есть нечто отталкивающее и одновременно прекрасное в абсолютно белом. Отрицание цвета, выражение холодного равнодушия, символ смерти. В белом меньше чувственной радости, чем в любом другом цвете, и больше напоминания о вечном упокоении. Хирург в белом одеянии, прячущий теплоту рук под холодной блестящей резиной и жизненную энергию волос под белой шапочкой, скорее типаж в современной скульптуре, нежели человеческое существо. Для непосвященного он некто вроде перенесенного на небеса праведника, жрец в священных одеждах, пугающая и завораживающая фигура.
– Видели новое представление в «Палладиуме»? – спросил Томс. – Черт, порвал перчатки. Сестра, дайте другие.
– Нет, – ответил Джон Филиппс.
– Одноактная пьеса. Дело происходит в помещении перед операционной. Известному хирургу предстоит оперировать человека, который разрушил его жизнь и соблазнил жену. Вопрос: погрузит ли он скальпель в больного? Вот такая страшилка. По-моему, чушь.
Филиппс медленно повернулся и пристально по-смотрел на него. Джейн сдавленно вскрикнула.
– В чем дело, Джейн? – спросил Томс. – Вы ее видели? Слушайте, я дождусь перчаток?
– Не видела, сэр, – пробормотала медсестра.
– Играют неплохо, хотя по поводу наших профессиональных дел их следовало бы просветить. А вот ситуация исключительно надуманная. Что ж, надо приниматься за дело… – Не переставая болтать, он пошел в операционную и через минуту-другую позвал туда старшую сестру.
– Джейн! – Хирург посмотрел на девушку.
– Что?
– Это очень… очень сомнительное дело.
– Возможно, возмездие, – отозвалась сестра Харден.
– Что вы хотите сказать?
– О, ничего, – грустно произнесла она. – Похоже на греческую трагедию «Судьба отдает в наши руки врага». Хотя мистер Томс решил бы, что ситуация надуманна.
Филиппс медленно мыл руки в тазике со стерильной водой.
– Я ничего не знал о его болезни. Простая случайность, что я оказался здесь в этот час. Только-только вернулся из больницы Святого Иуды. Пытался отвертеться от операции, но его жена настояла. Она понятия не имеет, что мы поссорились.
– Тем более вряд ли ей известно, почему вы поссорились.
– Я все бы отдал, чтобы меня тут не было.
– И я тоже. Как вам кажется, какие я испытываю чувства?
Хирург стряхнул воду с перчаток и, держа руки перед собой, повернулся к Джейн. В это время он являл собой гротескную и где-то даже трогательную фигуру.
– Джейн, – прошептал он, – вы не передумали? Я так вас люблю.
– Нет, – ответила она. – Он мне омерзителен, я не желаю больше его видеть, но до тех пор, пока он жив, не могу выйти за вас замуж.
– Я вас не понимаю, – тяжело вздохнул хирург.
– Я сама себя не понимаю. Где уж вам меня понять?
– Я не остановлюсь – буду снова и снова просить вашей руки.
– Это ни к чему не приведет. Сознаю, я веду себя странно, но пока он здесь, я его заложница.
– Безумие! После того, как он с вами так поступил – он же вас отверг…
Джейн хрипло рассмеялась.
– О да! Все в соответствии с викторианской традицией. Я «опороченная девушка».
– Так продолжайте придерживаться викторианской традиции и позвольте мне сделать из вас «честную женщину».
– Постараюсь вести себя с вами как честная женщина. Объяснить то, что необъяснимо и унизительно. Я сказала ему, что хочу вести собственную жизнь – набираться опыта. Я обманывала себя, так же как и его, а в глубине души сознавала, что всего лишь дурочка, потерявшая голову вместе с сердцем. После того как все произошло, я поняла, как мало значения придает случившемуся он и как много – я. Надо было поддержать игру: пожать друг другу руки и расстаться друзьями – в общем, продолжать жить. И… не смогла. Гордость твердила, что необходимо пересилить себя. А я не сумела. Отвратительная банальность. Я его одновременно любила и ненавидела. Хотела удержать, хотя сознавала, что на это нет ни единого шанса, и жаждала причинить ему боль. Написала и так все ему и выложила. Кошмар продолжается до сих пор. Прошу вас, не заставляйте меня больше говорить на эту тему. Оставьте меня и позвольте, как умею, справляться самой со своей ситуацией.
