Марджори Эллингем - Смерть призрака
Миссис Лафкадио сжала локоть мистера Кэмпиона.
— Бедная Лайза, — сказала она и снова засмеялась. Два ярких пятна выступили на скулах донны Беатрис.
— В самом же деле, Бэлл, я весьма надеюсь, что вы понимаете всю святость предстоящего события, — произнесла она, — но не усложняйте же мою задачу! Мы должны завтра служить Мастеру. Мы должны сделать так, чтобы его имя не померкло, чтобы светильник не угас!
— И поэтому бедная Лайза должна облачиться в старинные пурпурные одежды и покинуть свою любимую кухню? Это выглядит немного жестоко. Будьте осторожны, Беатрис. Лайза по материнской линии происходит от Борджиа. И если вы не перестанете к ней приставать, у вас есть шанс обнаружить мышьяк в вашем любимом вегетарианском супе!
— Бэлл, но как вы можете? Да еще при детективе!
Два пятна на щеках донны Беатрис заалели ярче.
— Кроме того, хотя мистер Кэмпион это знает, я полагаю, что мы должны соблюдать тайну положения Лайзы здесь. Любимая модель Мастера опустилась до уровня кухарки и прислуги в его доме.
Бэлл было явно не по себе, но неловкость момента разрядил звук входного колокольчика и почти немедленное появление самой Лайзы на пороге кухни.
Лайза, то есть Лиза Капелла, которую однажды утром 1884 года где-то на склоне Веккиа обнаружил Лафкадио, была тогда же увезена им в Англию и довольно долго оставалась его основной моделью. Когда же красота ее увяла, Лиза взяла на себя все домашние хлопоты Бэлл, к которой питала глубокую привязанность.
Теперь это была иссохшая старуха довольно зловещего вида, выглядевшая значительно старше своих шестидесяти пяти лет. Ее смугло-коричневое морщинистое лицо с блестящими мрачными глазами было обрамлено гладко зачесанными назад белоснежными волосами. Носила она неизменно черную одежду, траурные складки которой плотно облегали ее и оттенялись лишь золотой цепочкой и брошью.
Она метнула угрюмо-неодобрительный взгляд на Беатрис, быстро и бесшумно прошла мимо нее, скользя в своих мягких домашних туфлях по цветным плиткам пола, и распахнула входную дверь.
В холл ворвалась струя прохладного воздуха, несущего сырость канала, и вместе с ним в помещении стало как-то по-новому, словно оно пропиталось неким живым и осязаемым ароматом.
Макс Фастиен обнаружился в холле не то чтобы шумно или резко, но с той неотвратимостью, с которой в первом акте новой пьесы появляется на сцене ведущий актер. Сперва они услышали его голос, глубокий, протяжный, невероятно аффектированный:
— Лайза, у вас умопомрачительно, загробный вид сегодня! Когда Геката отворит двери ада, чтобы впустить меня, она будет выглядеть точно так же. Ах, Бэлл, дорогая!
Мы уже готовы? И донна Беатрис? И сыщик! Я приветствую всех вас!
Он выступил из тени, весьма картинно положил очень белую руку на локоть Бэлл, другой же изобразил символическое объятие, охватывающее мистера Кэмпиона, донну Беатрис и украдкой ретирующуюся Лайзу.
Все, знавшие Макса Фастиена, сходились на том, что как бы необычна ни была эта экзотическая и фантастическая личность, она никогда не переступала той грани, за которой начиналось смешное. Он был невелик ростом, смугл, бледен, носат. Челюсть его слегка синела, а блестящие обезьяньи глаза, остро глядевшие из глубоких глазниц, казались подведенными. Черные волосы Макса не ведали бриолина и были достаточно длинны, чтобы их можно было назвать копной или даже принять за парик. Его одежда создавала впечатление одновременно и тщательно продуманной, и вместе с тем не отвечающей принятым нормам. На нем был слегка широковатый черный сюртук, из-под воротника белой шелковой рубашки струился мягкий черный галстук. Входя, он бросил широкополую черную шляпу и черный плащ на сундук, стоящий в холле, и теперь окидывал всех присутствующих сияющим взглядом, продолжая все так же приветственно жестикулировать.
Ему было сорок, но выглядел он моложе и казался вполне довольным выпавшей на его долю завидной судьбой.
— Все ли готово?
Его вкрадчиво-усталый голос действовал завораживающе, и, прежде чем они опомнились, он увлек их всех в мастерскую.
Поттер, как видно, уже удалился, и во флигеле было темно. Макс включил освещение и быстрым, ничего не упускающим взглядом фокусника оглядел все убранство мастерской.
По-видимому, осмотр не удовлетворил его, так как он, нахмурив лоб, обернулся к хозяйке.
— Дорогая Бэлл, почему вы настаиваете на этих тошнотворных литографиях? Это же принижает смысл события, вносит оттенок некоего базара в храме. — Он презрительно ткнул ладонью в сторону «выставки» несчастного мистера Поттера. — Какой-то прилавок поделок!
— В самом деле, Бэлл, я думаю, что Макс прав! — низким мелодичным голосом произнесла донна Беатрис. — Там будет стоять мой маленький столик с образцами ювелирных изделий, и, конечно же, этого вполне достаточно. Я полагаю, что рисунки других людей в Его мастерской выглядят как святотатство. И колебания здесь не уместны.
Прокручивая мысленно этот вечер в свете последующих событий, мистер Кэмпион часто проклинал себя за недогадливость. Глядя назад, уже после случившейся трагедии, он поражался тому, как он мог провести столько времени в самом сердце дремлющего вулкана и не услышать раскатов приближающегося извержения. И все же в тот вечер он не заметил ничего, кроме того, что было на самой поверхности…
Макс проигнорировал поддержку своей союзницы и по-прежнему вопрошающе смотрел на миссис Лафкадио.
Бэлл покачала головой, как если бы он был нашкодившим псом, и обвела мастерскую хозяйским взглядом.
— Пол выглядит великолепно, правда? — спросила она. — Фред Рэнни его отскреб, а Лайза натерла до блеска.
Макс пожал плечами, лицо его почти исказилось, но, выразив таким образом свой протест, он вновь обрел достойный вид, став тут же прежним Максом. Наблюдая за ним, Кэмпион отметил про себя, насколько умело тот ставит себя в положение антрепренера Лафкадио.
Он быстро пересек комнату, сдернул шаль с картины и восхищенно отступил назад.
— Временами красота бывает похожа на голову Горгоны. Душа человеческая каменеет при виде ее, — произнес он.
Голос его на этот раз был на редкость невыразителен, и такой контраст с обычной его манерой придал произнесенной экстравагантной фразе пронзительную искренность, поразившую всех и, кажется, даже самого Макса Фастиена. К удивлению мистера Кэмпиона, маленькие черные глаза Макса наполнились слезами.
— Мы все должны испускать зеленое сияние, когда думаем о картине, — заявила донна Беатрис с обескураживающим идиотизмом, присущим лишь ей одной. — Прекрасно зеленое яблоко, цвет травы. Эта шаль, я думаю, здесь тоже очень кстати.
