Энн Перри - Смертная чаша весов
— Вы хотите знать, как все произошло? — спросила графиня невозмутимо, несколько отодвигаясь на сиденье кресла. — Это случилось на третий день после того, как все собрались. Мы отправились на верховую прогулку, надо сказать, довольно трудную. Мы скакали в полях и, пуская коней галопом, брали, как барьеры, живые изгороди. Лошадь Фридриха упала, и он вылетел из седла. — Лицо фон Рюстов выразило печаль. — Он скверно приземлился. Его лошадь снова как-то ухитрилась встать, а нога Фридриха застряла в железном стремени. Лошадь протащила его несколько ярдов по земле, прежде чем мы смогли ее поймать и освободили его.
— Гизела при этом была? — перебил посетительницу Оливер.
— Нет, она старается избегать верховых прогулок и ездит только шагом в каком-нибудь фешенебельном парке или на параде. Она интересуется искусством и всем искусственным, а не природой. Все ее начинания имеют очень серьезную цель и социальный, а не естественный характер.
Если Зора старалась подавить презрение в голосе, то ей это явно не удалось.
— Значит, она не могла подстроить это несчастное происшествие? — уточнил юрист.
— Нет, насколько мне известно, это был несчастный случай, никто ничего не подстраивал.
— И вы отвезли Фридриха домой?
— Да, другого выбора не было.
— Он был в сознании?
— Конечно, а почему вы спрашиваете?
— Не знаю точно. Он мог потерять сознание, например, от сильной боли.
Теперь лицо фон Рюстов выражало неподдельное восхищение.
— Фридрих мог совершать глупости, но никогда не страдал недостатком физического мужества. Он переносил боль очень достойно, — заявила она.
— Вы, конечно, сразу же вызвали врача?
— Естественно. И прежде чем вы спросили, сразу отвечу, что Гизела чуть с ума не сошла от беспокойства.
Слабая улыбка показалась на губах женщины.
— И она ни на минуту не оставляла его одного, — продолжила она рассказывать. — Но в этом не было ничего необычного. Они вообще редко расставались; почти всегда, в каждый момент жизни были вместе. И по-видимому, он хотел этого так же сильно, как и она. Конечно, никто не может не отдать ей должного, как самой усердной и внимательной сиделке.
Рэтбоун тоже улыбнулся собеседнице.
— Ну, если даже вы не можете этого отрицать, то сомневаюсь, что смог кто-либо другой.
Фон Рюстов изящно подняла палец:
— Браво, сэр Оливер!
— Ну и как же она его убила?
— Разумеется, отравила! — Графиня удивленно вскинула брови, как будто ответ не был ясен с самого начала. — А вы вообразили, будто она взяла пистолет из оружейной комнаты и застрелила его? Да она не знает, как зарядить оружие! И вряд ли ей известно, с какого конца стреляют пистолеты. — В ее голосе снова прозвучало презрение. — Ну и доктор Галлахер, хотя он болван, но не настолько, чтобы не заметить пулевое отверстие в теле человека, который предположительно умер от падения с лошади, — добавила она.
— Доктора умудрялись не замечать, что у мертвого сломан шейный позвонок, — заявил в свое оправдание Рэтбоун. — Или что человек задохнулся, притом что он был болен и никто не ожидал скорого выздоровления.
Зора скорчила гримасу.
— Да, наверное. Не могу себе представить, как Гизела его душит; и, разумеется, она не знала, какой шейный позвонок надо сломать. И вообще, это штучки настоящего убийцы.
— Поэтому вы сделали вывод, что она его отравила? — тихо спросил юрист, сделав вид, что не замечает ее высказываний о способах действия настоящих убийц.
Зора осеклась и в упор поглядела на него сверкающими, как бриллианты, глазами.
— Вы поразительно проницательны, сэр Оливер! — согласилась она язвительно. — Да, я сделала именно такой вывод. Да, у меня нет документов, подтверждающих это. Если б они у меня были, я не обвинила бы ее публично, а просто обратилась в полицию. Ей бы предъявили обвинение, и ничего, что теперь необходимо сделать, не понадобилось бы.
— А почему это необходимо? — напрямик спросил Рэтбоун.
— В интересах справедливости? — Фон Рюстов немного склонила набок голову, словно действительно задав вопрос.
— Нет! — отрезал ее собеседник.
— О! Вы не верите, что я могла бы сделать это во имя справедливости?
— Нет, не верю.
Графиня вздохнула.
— Вы совершенно правы — я бы все предоставила на усмотрение Бога или дьявола, если у них найдется для этого время.
— Так почему же, мадам? — настаивал адвокат. — Вы же поступили так с большим риском для себя. Если не сможете обосновать ваше заявление — вы погибли, не только с финансовой, но и с общественной точки зрения. Вам, может быть, даже угрожает уголовное преследование за клевету. Вы сделали очень серьезное утверждение и широко его распространили.
— Да, но вряд ли есть смысл делать такое заявление втихомолку и частным образом, — съязвила женщина, широко раскрыв глаза.
— И все же, зачем вы вообще его сделали?
— Для того, чтобы заставить ее защищаться, конечно. Неужели это не очевидно?
— Но это вам придется защищаться. Это вы обвиняемая.
— На взгляд закона — да, но я ее тоже обвинила, и, чтобы остаться невинной в глазах мира, она должна будет доказать, что я лгунья.
Зора, по-видимому, считала, что ничего разумнее нельзя и придумать и что это должно быть ясно всякому.
— Нет, Гизеле ничего этого не потребуется, — возразил Рэтбоун. — Ей просто надо доказать, что вы все это измыслили и что сказанное нанесло ущерб ее репутации. Бремя необходимости доказать свою правоту лежит на вас. Если вы оставите хоть малейшее сомнение, Гизела выиграет процесс. Ей не нужно и доказывать, что ваши слова не соответствуют действительности.
— Перед законом не нужно, сэр Оливер, а перед миром она обязана это сделать. Вы можете представить, что она или кто другой сможет оставить зал суда, когда вопрос еще не закрыт?
— Признаю, что это вряд ли случится, но возможность такая существует. Однако она почти обязательно ответит ударом на удар и сразу же объявит о том, что вы обвиняете ее из личных мотивов, — предупредил графиню Рэтбоун. — Вы должны приготовиться к очень некрасивой схватке, которая затронет вашу личность в той же мере, в какой вы затрагиваете ее. Вы к этому готовы?
Фон Рюстов глубоко вздохнула и выпрямилась.
— Да, готова.
— Зачем вы это делаете, графиня? — не мог не спросить адвокат. Дело это представлялось странным и опасным. У Зоры было необыкновенное, бесстрашное лицо, и ее нельзя было назвать неумной. Она могла не знать юридических законов, но, конечно же, ей были известны пути мира и законы общественного мнения.
