Рекс Стаут - Острие копья
Прихватив в кабинете газету, переодевшись в пижаму и шлепанцы, я уселся поудобней в кресле и, убедившись, что сигареты и пепельница под рукой, стал внимательно изучать сообщение о смерти ректора. Длинный заголовок с подзаголовками сообщал: «Смерть Питера Оливера Барстоу от сердечного приступа. Ректор Холландского университета внезапно умер во время игры в гольф. Его друзья бросились к нему, но он уже был мертв».
Это была довольно пространная заметка, занимавшая целую колонку на первой полосе и полколонки на второй. А далее шел некролог и соболезнования всяких именитых людей. Все мало чем отличалось от сообщений такого рода — просто ушел из жизни еще один человек. Я просматривал газеты каждый день, этому сообщению было всего два дня, но я не помню, чтобы обратил на него внимание. Барстоу, пятидесяти восьми лет от роду, ректор Холландского университета играл в воскресенье в полдень в гольф в клубе «Зеленые луга» близ Плезентвиля, в тридцати милях к северу от Нью-Йорка. Игроков на поле было четверо — Барстоу, его сын Лоуренс и двое друзей — Е. Д. Кимболл и его сын Мануэль Кимболл. Послав мяч к четвертой лунке, Барстоу внезапно упал лицом в траву и после нескольких конвульсивных движений затих. Мальчик, несший за ним сумку с клюшками, тут же бросился к нему. Когда подошли остальные, он был уже мертв.
Среди посетителей клуба оказался врач, старый приятель Барстоу. Они вместе с сыном покойного доставили его в машине домой, в поместье Барстоу в шести милях от гольф-клуба. Доктор констатировал смерть от коронарного тромбоза. Далее подробно рассказывалось о карьере Барстоу, его успехах и прочем. Тут же была помещена его фотография. Когда его внесли в дом, жена потеряла сознание. Сын и дочь держались мужественно.
Прочитав все это еще раз, я зевнул и отложил газету. Для меня единственным, что могло связывать смерть Барстоу с Карло Маффеи, был неожиданный вопрос, который Вульф задал Анне: видела ли она в комнате Маффеи клюшку для гольфа. Я встал с кресла и сказал себе: «Мистер Гудвин, похоже, у вас нет ничего, что позволило бы вам завести папку на это дело». Выпив глоток воды, я лег спать.
Утром, в десять, я уже был внизу. Я всегда стремлюсь получить свои восемь часов сна, когда обстоятельства позволяют. Все равно я не увижу Вульфа до одиннадцати. Он вставал в восемь, независимо от того, когда ложился, завтракал в своей комнате, затем просматривал утренние газеты и два часа, с девяти до одиннадцати, проводил в оранжерее со своими орхидеями. Иногда, принимая душ в ванной комнате, я слышал, как на него покрикивал садовник Хорстман. Но он не обращал на это внимания. Не то, чтобы старый садовник недолюбливал хозяина, просто он всегда опасался, что массивная фигура Вульфа, его немалый вес, а отсюда и неловкость, представляют грозную опасность для драгоценных оранжерейных растений. Хорстман берег орхидеи, как я свой правый глаз. Он спал за перегородкой в углу холла на чердачном этаже, где размещалась оранжерея, и я ничуть не был бы удивлен, если бы мне сказали, что он наведывается к своим питомцам даже по ночам.
Позавтракав на кухне почками соте и двумя стаканами молока, я отправился на короткую прогулку к портовым причалам. Вернувшись, я смахнул пыль в кабинете, открыл сейф и наполнил чернилами самопишущую ручку хозяина. Почту, как обычно, я не стал вскрывать, а оставил на его столе. Адресованных мне писем я не заметил. Заполнив пару банковских чеков, я проверил записи в приходно-расходной книге. Их было не так много — наша деятельность в последнее время не отличалась активностью. Затем я перешел к счетам оранжереи и занялся проверкой последних записей, сделанных Хорстманом. За этим занятием и застал меня звонок в дверь. Я слышал, как Фриц пошел открывать, а через минуту он уже доложил мне, что некто О'Грэйди желает видеть мистера Вульфа. Взглянув на визитную карточку, я убедился, что не знаю визитера. Мне были знакомы почти все из Отдела по расследованию убийств, но имя О'Грэйди я слышал впервые. Однако я велел Фрицу провести его в кабинет.
Вошедший был молод, атлетически сложен и, судя по походке и движениям, хорошо тренирован. Его взгляд мне не понравился, и я подумал — служака, груб и жесток. Он смотрел на меня так, будто я причастен к похищению ребенка Линдберга.[2]
— Мистер Ниро Вульф? — спросил он, глядя на меня в упор.
— Прошу садиться, — сказал я, указывая на кресло для посетителей, и взглянул на часы. — Мистер Вульф спустится вниз ровно через девятнадцать минут.
Он недовольно нахмурился.
— Я по очень важному делу. Вы не можете позвать его? Моя визитная карточка у вас. Я из Отдела по расследованию убийств.
— Знаю. Будьте любезны, садитесь. Если я выполню вашу просьбу и позову его, боюсь, он запустит в меня чем-нибудь тяжелым.
Наконец он сел, а я снова занялся своей бухгалтерией. Правда, у меня мелькнула мысль, что неплохо было бы порасспрашивать его о том, о сем, так — шутки ради, но взглянув на выражение его лица, отказался от этой затеи. Он был слишком молод и принял бы все всерьез. Все девятнадцать минут он просидел неподвижно и прямо, как в церкви, не проронив ни слова.
Когда Вульф вошел в кабинет, О'Грэйди стремительно встал. Пересекая комнату, Вульф на ходу поздоровался и попросил меня открыть второе окно, и лишь после этого бросил взгляд на посетителя. Усевшись за стол, он сразу заметил визитную карточку, которую я положил сверху, но прежде занялся просмотром почты. С ловкостью банковского кассира, быстро перебрав пальцами конверты, он отодвинул их в сторону и наконец поднял голову и посмотрел на сыщика.
— Мистер О'Грэйди, не так ли?
— Мистер Ниро Вульф? — спросил тот и сделал шаг вперед.
Вульф кивнул.
— Мистер Вульф, я хотел бы получить от вас те документы и вещи, которые вы изъяли вчера из комнаты Карло Маффеи.
— О! — удивленно воскликнул Вульф и с интересом посмотрел на посетителя. — Вы серьезно?.. Весьма интересно, мистер О'Грэйди. Садитесь, прошу вас. Подвинь поближе кресло гостю, Арчи.
— Нет, благодарю. Я тороплюсь. Мне от вас нужны лишь бумаги, да… вещи.
— Какие вещи?
— Те, что вы изъяли.
— Назовите, что именно.
Сыщик обиженно вытянул подбородок.
— Не советую шутить, мистер Вульф. У меня мало времени.
Вульф укоризненно погрозил ему пальцем.
— Не торопитесь, мистер О'Грэйди, — отчетливо и твердо, не повышая голоса произнес Вульф. Таким тоном он разговаривал чрезвычайно редко. Лишь однажды он говорил со мной так. Это было в первые дни нашего знакомства, но я помню это по сей день. Тогда мне казалось, что, не шевельнув и пальцем, он мог бы оставить от меня мокрое место.
