Доминик Сильвен - Когда людоед очнется
— Вы знакомы с Джимом ЛеБланом?
Она промолчала.
— С неизвестным из парка, который несколько раз пытался убить Брэда Арсено. С вашим братом.
— Моим единоутробным братом.
— Если вам так угодно.
— Джим служил у меня шофером. В прошлом он не всегда был пай-мальчиком, но с тех пор как работал на меня, вел себя хорошо. Я и подумать не могла, что он взялся за старое.
— Почему вы не сообщили нам о его исчезновении?
— Джим был непоседой. Случалось, он пропадал надолго. Мне и в голову не пришло, что он погиб.
— Его фотография была во всех газетах.
— Допустим.
— Что допустим? Что вы знали о его покушении на Брэда?
— Когда я это поняла, то испугалась, что это может расстроить сделку с «Толбьяк-Престиж».
— Как раз после смерти ЛеБлана вы наняли того амбала из «Secury». Прежде брат был вашим телохранителем. Более того, вы сами попросили ЛеБлана убить Арсено.
— С какой стати?
Она изобразила недоумение. Дюген расхаживал перед односторонним зеркалом, зная, что Кастийо, Мутен и Ферне следят за допросом.
— Чтобы устранить свидетеля убийства Бена Фрэзера, — сказал Людовик Николе. — В Магнолия-холле нашли «беретту» ЛеБлана.
— Во время урагана я была со своей семьей. Ведь Французский квартал не затопило. Зачем мне соваться куда-то еще?
— А вот ваша мать говорит иначе, — возразил Дюген.
Впервые ему удалось поколебать ее уверенность. Она побледнела.
— Эва Мендес не может простить, что вы втянули в свои дела Джима ЛеБлана. Она считает вас виновной в его смерти и готова свидетельствовать против вас. Все кончено, Шарлиз.
— У вас, майор, слишком богатое воображение. Вы уверены, что мне нельзя курить?
— Уверен. Эва всегда больше любила Джима. Сына, первенца. Вас это ранило, Шарлиз.
— Моя мать вам исповедовалась?
Улыбка не сходила с ее лица. Дюген угадал эту брешь в ее броне. Дело прошлое, но рана до сих пор не затянулась.
— Вам пришлось ей признаться, что он убит. Вы солгали, рассказав ей историю об ограблении, которое плохо обернулось. Она никогда вас не простит.
Она провела рукой по волосам, потом помассировала себе затылок. Ее движения оставались гибкими, плавными, женственными. Глаза светились насмешкой.
— Вы убили Бена, а потом пришел черед Юпитера. Один вас отверг, другой пожелал вернуть себе свободу.
— Юпитер Тоби умер от сердечного приступа.
— Что-то не верится.
— Он слишком много пил.
— Он был молод и в неплохой форме. И не будем забывать о Марке, которого вы ласково звали Жилем. Он чувствовал себя таким загнанным, что не заметил вашего появления. И вы разыграли самоубийство в его «порше». А может, наняли молодых отморозков вроде тех, что покушались на Брэда возле госпиталя. Я скорее склоняюсь ко второму варианту. Вы всегда поручали грязную работу другим. Возможно, вам не хватает мужества.
— Вы рисуете меня хуже, чем я есть, Саша. Вы думаете: у Хатч есть деньги, она может нанять убийцу где угодно и когда угодно. И заказать кого угодно. Считаете, что из-за меня вам вечно придется оглядываться. Ведь однажды вы едва не погибли. И тот случай превратил вас в параноика.
Дюген понял, что она хорошо поработала и многое о нем узнала. Эта женщина ни в чем не полагалась на случай. Но, к несчастью для себя, она не в силах была молчать об этом. Ей требовалось, чтобы все знали: она лучшая. А это серьезная слабость.
— Вы угрожаете, — сказал Николе, записывая что-то в своем блокноте. — Я свидетель.
— Восхищаюсь вашим воображением. — Она по-прежнему обращалась к Дюгену, пропустив мимо ушей замечание лейтенанта.
Она полностью овладела собой. Снова стала красивой блондинкой, при любых обстоятельствах уверенной в себе. Но теперь в ее глазах пылала ненависть.
В комнату вошел комиссар Кастийо:
— Я сменю тебя, Дюген. Езжай домой.
Дюген взял пиджак со спинки стула. Шарлиз Фрэзер с трудом скрывала свое разочарование. Он будто слышал ее мысли: «Ты уходишь, потому что не хочешь узнать, насколько я черна…»
— До завтра, шеф.
Он вышел, даже не взглянув на Шарлиз Фрэзер. Закрыл за собой дверь, услышав вопрос комиссара, который Николе тут же перевел на безупречный английский. Шарлиз в надежных руках. Если ночью она не расколется, они продолжат с утра пораньше.
Он впервые перепоручил свое дело другим. Пару недель назад он бы ни за что не стал играть в команде. Остался бы последним матадором, разукрашенным для заклания. А теперь он чувствовал себя неотъемлемой частью группы. Непривычное, но захватывающее ощущение.
Часы в коридоре показывали двадцать два тридцать. Он вышел из комиссариата, приподнял воротник пиджака и взглянул на парижское небо. Там виднелось несколько звезд. Пожалуй, стоит сделать несколько заплывов в бассейне Жозефины Бейкер. Этот плавучий бассейн на Сене открыт до полуночи, и над ним светят звезды. К тому же он носит красивое имя. Имя шоу-звезды.
Он взял напрокат купальный костюм и полотенце, удивился, что в бассейне ночью полно посетителей. Но этих посетителей скорее интересовали разговоры, знакомства и флирт, чем спортивные заплывы.
Дюген плавал до изнеможения. И тогда к нему пришло ощущение полной свободы. В пустой раздевалке он присел на скамейку, закрыл глаза, наслаждаясь тишиной.
Выйдя из бассейна, на набережной Панар-и-Левассор он подозвал такси. После минутного колебания дал адрес на улице Тагор. Вообще-то таксист был таксисткой. Женщиной лет пятидесяти, разъезжавшей со своим псом. Это четвероногое оказалось слишком пахучим и ошалевшим от долгих часов на сиденье машины. Таксистка слушала вкрадчивую ночную передачу со сладкоголосой ведущей. Слушатели часто звонили в студию, особенно женщины. Одну из них только что покинул мужчина ее жизни, и она пыталась отнестись к этому по-философски.
— Сегодня подруга рассказала мне потрясающую загадку, Анна. Вроде ничего особенного, но мне помогло…
— Поделитесь с нами, Сильви.
— Что общего у облаков с мужчинами? Когда они исчезают на горизонте, можно рассчитывать на хороший денек…
В зеркале дальнего вида Дюген встретился взглядом со своим шофером, отвернулся и погрузился в созерцание Парижа.
51
Кроме книги Болодино Лола принесла бутылку и три бокала. Один она протянула садовнику
— Я не большой любитель шампанского, мадам Лола.
— Постарайся, Ромен, это ритуал, а не дегустация.
Третий бокал она поставила на фамильный склеп Жибле де Монфори и произнесла тост:
— За тебя, Юпитер.
Ромен последовал ее примеру:
