Мишель Александр - Цианид по-турецки (сборник)
В судебной палате воцарилась глубокая тишина. И, воспользовавшись этим, я обратился к фрейлине Мирлич:
— Госпожа Мирлич, ведь это вы написали письмо фрисканду Цисарту?
Растерявшаяся фрейлина ничего не ответила, но красные ее щеки и дрожащие губы говорили сами за себя.
— Ты же говорила, что порвала с ним! — вскричал паж Даргири.
— Я и порвала! — со слезами в голосе ответила Мирлич. — Я хотела попросить его впредь не оказывать мне никакие знаки внимания! Для того я и назначила эту встречу!
— И во время вашей встречи фрисканд был жив? — вопрос, заданный обвинителем, показался мне верхом нелепости.
— Конечно, — ответила Мирлич. — Ведь это было накануне того злосчастного дня!
— А вы сказали, что дежурили в покоях королевы! — воскликнул паж. — А на самом деле, бегали встречаться со своим воздыхателем!
Мирлич, более не сдерживаясь, разрыдалась и покинула заседание палаты. Я вздохнул. Письмо перестало быть уликой. Но мы не приблизились ни на йоту к подлинной разгадке убийства.
Между тем, после того как приставы восстановили порядок, нарушенный уходом Мирлич, король велел Глюмдальклич продолжать. Девушка, по моему указанию, поднесла меня к узкому столу, на котором уже лежала шпага Бедари. Соскочив с ее руки, я медленно прошелся вдоль огромного оружия, внимательно рассматривая его. Собственно говоря, мне не было нужды еще раз осматривать его после вчерашнего. Нужно было лишь продемонстрировать суду, что именно я обнаружил. И объяснить это.
Обратившись к Глюмдальклич, я попросил передать мою сумку. Я извлек из нее свернутую рулоном травинку, которой измерил глубину следа, оставленного в земле шпагой убийцы. Она в точности соответствовала размерам той части острия, которая была испачкана землей. Я выпрямился и обратился непосредственно к королю.
— Обратите внимание, ваше величество! — сказал я, указывая на острие, — обратите внимание: даже сейчас можно четко увидеть, сколь глубоко вонзилось оружие в землю, после того, как пробило грудь фрисканда. А длина этой травинки, которой я измерил глубину следа в земле, в точности подтверждает это.
Глюмдальклич немедленно обратилась к обвинителю и со всем почтением попросила его подойти и убедиться в справедливости сказанного.
Обвинитель подошел с недовольным видом. Он склонился над шпагой. Стекла его очков сверкали, словно башенные окна, а дыхание, наполненное ароматами обеденного стола, едва не лишило меня сознания.
Наконец, он выпрямился, а я перевел дух.
— Ну и что же? — обвинитель пожал плечами. — удар был нанесен сзади, при падении тела убитого, убийца выпустил шпагу из рук, Цисарт упал, и торчащая в его груди шпага вонзилась в землю.
Король сделал мне знак, чтобы я ответил на этот вопрос ему. Я поклонился и ответил:
— Если бы шпага была просто выпущена из рук противником фрисканда, когда тот падал, то она, конечно, могла бы вонзиться, но — насколько?
Его величество подумал и молча развел большой и указательный пальцы примерно на пятнадцать дюймов.
— Вот именно! — воскликнул я. — А на самом деле она вонзилась в землю вот на такую глубину! — и я поднял руку над полом на целый ярд. — Я специально проверил. В каком случае так могло случиться?
Ни король, ни обвинитель не произнесли не слова.
— Только в одном случае, — сказал я. — Только в одном. Шпага могла не просто пронзить тело фрисканда, но еще и воткнуться так глубоко в землю, если удар наносился снизу вверх.
Король сурово сдвинул брови.
— Поясни, что ты имеешь, в виду Грильдриг! — потребовал он.
— Я имею в виду, что убийца не просто ударил фрисканда в спину, он ударил свою жертву шпагой, когда Цисарт лежал на траве, — ответил я.
— И что же это означает?
Присутствовавшие в судебной палате люди негромко заговорили. Их шепот напоминал шум прибоя при сильном ветре.
Обратившись к королю, я продолжил:
— Я думаю, что шпага пронзила человека, потерявшего сознание. Я думаю, что фрисканд Цисарт лишился чувств до того, как появился на лужайке.
— Как так? — изумился обвинитель. — Он что же, гулял во сне?
— Нет, разумеется, — ответил я. Возможность беседовать с королем позволяла мне не обращать внимания на откровенную насмешку. — Его несли. Убийца опоил его дурманящим зельем, которое получают из сока этикортов, а затем притащил на лужайку. Здесь он положил фрисканда на землю и после этого нанес удар, ничем не рискуя, в спину Цисарта. Чужой шпагой, — добавил я. — Шпагой, взятой у дригмига Бедари. Вот потому-то лезвие шпаги вонзилось в землю настолько глубоко.
— А что Бедари? — язвительно спросил обвинитель. Он тоже обращался не ко мне, а к его величеству. — Он что, тоже был в бесчувственном состоянии? Он не видел, как злоумышленник взял его шпагу?
— Представьте себе, — ответил я, — именно так и обстояло дело. В его вино тоже был подмешан сок этикортов. Только меньше — убийце нужно было, чтобы Бедари пришел на место преступления и навлек на себя подозрения в убийстве фрисканда. Поэтому в его вине дурмана оказалось много меньше, чем в питье фрисканда Цисарта.
Обвинитель нахмурился, но ничего не сказал.
— Как ты пришел к таким выводам, Грильдриг? — нетерпеливо спросил король.
— Прежде всего, сапоги Цисарта, в отличие от кафтана, не несут следов травяной зелени, — ответил я. — В этом легко убедиться, войдя в храм и осмотрев тело покойного. Вернее, каблуки и подошвы чисты. А вот носки сапогов испачканы. А во-вторых… — тут я замолчал на минуту и подошел к двум охапкам травинок, которые, по моему знаку, Глюмдальклич выложила на край стола. Каждая была размером с небольшой сноп, какие можно видеть в английских полях во время сбора урожая. Только снопы эти состояли всего лишь из травинок, собранных мною на лужайке.
— Вы бы не смогли разглядеть, насколько отличаются эти травинки, — сказала Глюмдальклич, обращаясь к обвинителю. — Но Грильдриг это сделал и покажет нам.
Я кивнул.
— И те, и другие травинки были сломаны, когда кто-то прошел по лужайке. Иные сломаны так, что понятно — на них наступили, — я показал на правую охапку. — Другие же, — я перешел к левой, — сломаны менее сильно, скорее согнуты. Вкупе с испачканными носками сапог господина Цисарта это указывает на то, что некто с тяжелой ношей приходил на лужайку и что его ношей было именно тело бесчувственного фрисканда.
— И как же, по-твоему, он был опоен фрисканд? — спросил с недоверчивым видом августейший судья.
По моему знаку Глюмдальклич поставила на столик, справа от меня, кубок из комнаты Бедари. Я подошел к кубку. Похлопав по изящной ножке — она была толщиною с небольшую колонну, — я сказал:
