Виктор Каннинг - Венецианская птица. Королек. Секреты Рейнбердов (сборник)
– Лили, какие вещи вы лучше всего запоминаете?
– Ну, не знаю. Людей, то, что они говорят. И места. Где я бывала.
Гримстер спросил:
– То есть если вы где-то побывали только один раз, то можете все вспомнить?
– Да, большую часть.
– Вы можете вспомнить, чем занимались в какой-нибудь конкретный день, если этот день был важным, например день рождения?
– Думаю, что смогу.
– Где вы были и что делали на свой день рождения в этом году?
– Я была во Флоренции, в «Эксельсиоре», и миссис Хэрроуэй повезла меня в Пизу смотреть на падающую башню. Потом мы поехали на побережье и поужинали в ресторане с видом на море – ели королевские креветки в каком-то винном соусе, а потом рыбу, но она мне не понравилась. Очень костлявая.
– Миссис Хэрроуэй подарила вам что-нибудь?
– Да.
– Что?
– Зеленую шелковую ночную рубашку с черными бархатными лентами у шеи, по рукаву и по подолу.
Мягко, не только помня о наставлении Вольгеши, что предложения должны плавно перетекать одно в другое, но и стараясь избегать раздражающих стимулов, Гримстер двинулся в ту область памяти Лили, которая его интересовала.
– Лили, вы помните день, когда умер Гарри?
– Да, Джонни.
– Вы не возражаете, если я задам несколько вопросов о том, что вы делали в этот период жизни?
– Нет.
– Вы в тот день собирались в Италию?
– Да.
– Вам нужно было, как я понимаю, собрать уйму вещей в поездку. Приготовить, упаковать.
– Да, дел было много.
– Вы помните, когда вы этим занимались? Утром, днем или вечером?
Лили ответила немедленно:
– Почти весь день. Что-то утром, что-то вечером.
– А почему сразу все не упаковали?
– Потому что были еще дела – глажка, штопка.
Стараясь, чтобы голос оставался ровным и не выдал волнения, Гримстер спросил:
– Лили, вы хорошо помните тот день?
– Думаю, хорошо.
– Это ведь была пятница?
– Да, Джонни.
– Хорошо, давайте посмотрим, вспомните ли вы для меня тот день. Разумеется, не в мельчайших подробностях, но основное. Постарайтесь начать с утра – и дальше, до самого вечера.
– Попробую. Прежде всего мы встали поздно, позавтракали, а потом Гарри читал газеты, пока я прибиралась. Постель, посуда после завтрака…
Гримстер сидел почти там же, где расспрашивал ее о том дне во время первой беседы – в бодрствующем состоянии, – и она говорила теми же словами: что было на обед, что они пили, потом занятия любовью, сон Гарри… томатный суп и жареная камбала на ужин, чтение, телевизор… Гримстер знал, что ничего этого не происходило, а голос Лили звучал и звучал, как прерываемый вопросами медленный необъяснимый поток.
Когда она замолчала, Гримстер сказал:
– Понятно. Про пятницу пока что достаточно. Скажите, Лили, Гарри часто вас гипнотизировал?
– Когда только научился, то часто. Потом только от случая к случаю.
– От случая к случаю – зачем? Просто развлечься?
Слово «развлечься» зацепило Лили, она дернулась, и ее веки дрогнули.
– Если хотел меня чему-нибудь научить… например стихам. А иногда, если мне было больно.
– Если болела голова?
– Если болела голова, он отключал меня и внушал, что я проснусь через пять минут и боль пройдет.
– Проходила?
– О да.
– Наверное, приятно иметь под рукой такого целителя.
– Да. И с месячными тоже. У меня болезненные.
– Теперь слушайте внимательно, Лили. Пятница, о которой мы говорили… Вы понимаете, о чем я?
– Да, Джонни.
– Допустим, вы и Гарри делали совсем не то, о чем вы мне рассказали, и допустим, он хотел, чтобы вы забыли об этом, забыли день целиком, чтобы он мог вместо него вложить вам в голову другой, придуманный, – мог бы он загипнотизировать вас и велеть стереть весь день из памяти и помнить только тот, который он для вас придумал?
– Думаю, мог бы, – ответила Лили ровным голосом.
– Очень хорошо, Лили, а теперь я вам кое-что скажу. Я знаю, что Гарри именно так и сделал. Он стер один день и дал вместо него другой. Вы верите, что это правда?
– Раз вы так говорите, Джонни.
Стараясь не выдать голосом собственного возбуждения, Гримстер перешел к следующей стадии:
– Да, я так говорю. И хочу, чтобы вы меня внимательно выслушали. Все, что я сейчас делаю, – для вашей пользы. Я хочу помочь вам. Гарри умер, и вы смирились с потерей. Вы сами это сказали. Но я здесь. Я вместо Гарри. Раньше о вас заботился он, а теперь – я. Вы рады этому?
– Да, Джонни.
– Хорошо. Сейчас я отдам вам приказ – для вашего же блага. Пятница, которую вы помните, фальшивая, ее сочинил для вас Гарри. Подумайте. Не нужно спешить. Я хочу, чтобы вы напрягли свою память, а когда будете готовы, покажите мне настоящую пятницу. Ту пятницу, в которую вы с Гарри куда-то уехали и что-то спрятали. Не торопитесь. Просто подумайте и расскажите.
Гримстер чуть откинулся в кресле, глядя на Лили. Она сидела совершенно неподвижно, даже словно не дышала. Гримстер поднял левую руку, чтобы видеть и лицо Лили, и секундную стрелку на наручных часах. Стрелка проползла тридцать секунд, шестьдесят, девяносто… Лили молчала. Гримстер дал ей пять минут тишины и неподвижности. Потом сказал:
– Хорошо, Лили. Теперь расскажите мне о настоящей пятнице. Куда вы ездили и что делали с Гарри?
Без промедления Лили начала:
– Ну, прежде всего мы встали поздно, позавтракали, а потом Гарри читал газеты, пока я прибиралась. Постель, посуда после завтрака…
Гримстер сидел, пока Лили излагала те же подробности, что и раньше, повторяя почти те же слова и фразы. Он слушал, ожидая хоть каких-то изменений – ведь Гарри мог вырезать только небольшой кусочек дня из памяти Лили. Но надеждам не суждено было сбыться. Лили рассказывала тот же фальшивый день.
– Спасибо, Лили, – мягко произнес Гримстер. – Теперь отдохните пять минут и просыпайтесь.
Он выключил магнитофон, поднялся и подошел к окну. Внизу на лужайке Анджела Пилч собиралась на прогулку с одной из собак Крэнстона. Три-четыре ласточки пронеслись низко над бассейном в саду. Гримстер обернулся на Лили и задумался – представлял ли себе Гарри такую ситуацию. Гарри подстраховывался в игре с судьбой. Он находил удовольствие в лабиринтах, он разрабатывал защиты и замки для своей тайны – просто на всякий случай. Или Гримстер не погрузил Лили в достаточно глубокий сон, чтобы добиться полного доступа к ее уму и памяти, или Гарри установил ей под гипнозом какой-то психический блок, снять который мог только он один. Неужели он сказал ей под гипнозом, что даже если кто-то другой загипнотизирует ее, она не сможет вспомнить подробности той пятницы? Если так, то эти подробности потеряны навеки, или будут храниться в ее мозгу, пока не придет кто-то, кому Лили вручит себя даже с большей отрешенностью и доверием, чем отдавала себя Диллингу. Как, черт возьми, он это сделал?
