Артур Дойл - Лучшие классические детективы в одном томе (сборник)
Тетушка приподнялась со стула и вдруг снова села. Она окликнула меня слабым голосом, указав на флакон в своей рабочей корзинке.
– Скорей, – шепнула она, – шесть капель с водой. Чтобы Рэчел не заметила!
При других обстоятельствах я нашла бы это странным. Но сейчас не было времени думать – нужно было дать лекарство. Милый мистер Годфри бессознательно помог мне скрыть это от Рэчел, говоря ей на другом конце комнаты слова утешения.
– Право же… право же, вы преувеличиваете, – услышала я. – Моя репутация слишком безупречна, для того чтоб ее могла погубить такая мимолетная клевета. Все это позабудется через неделю. Перестанем говорить об этом.
Она осталась совершенно нечувствительна даже к такому великодушию. Она вела себя все хуже и хуже.
– Я должна и хочу пресечь эту клевету, – сказала она. – Мама, послушайте, что я скажу… Мисс Клак, послушайте, что я скажу. Я знаю руку, взявшую Лунный камень. Я знаю… – Она сделала сильное ударение на этих словах, она топнула ногой в ярости, овладевшей ею. – Я знаю, что Годфри Эблуайт невиновен! Ведите меня к судье, Годфри! Ведите меня к судье, и я присягну в этом!
Тетушка схватила меня за руку и шепнула:
– Загородите меня от них минуты на две. Не допускайте, чтобы Рэчел увидела меня.
Синеватый оттенок, проступивший на лице ее, ужаснул меня. Она увидела, что я испугалась.
– Капли поправят дело минуты через две, – шепнула она и, закрыв глаза, стала ждать их действия.
Покуда это продолжалось, я слышала, как милый мистер Годфри кротко возражал:
– Ваше имя не должно быть связано с такими делами. Ваша репутация, дорогая Рэчел, слишком чиста и слишком священна для того, чтобы ею можно было шутить.
– Моя репутация! – Она разразилась хохотом. – Меня обвиняют, Годфри, так же как и вас. Лучший сыщик в Англии убежден, что я украла свой собственный алмаз. Спросите его мнение, и он вам скажет, что я заложила Лунный камень для уплаты своих тайных долгов!
Она замолчала, перебежала комнату и упала на колени у ног матери:
– О мама! мама! мама! Я, должно быть, сумасшедшая, не правда ли? Не открыть истины даже теперь!
Она была так возбуждена, что не заметила состояния своей матери. Она опять вскочила на ноги и в одно мгновение очутилась возле мистера Годфри.
– Я не позволю, чтобы вас… не позволю, чтобы какого-нибудь невинного человека обвинили и обесчестили по моей вине! Если вы не хотите повести меня к судье, напишите сейчас заявление о вашей невиновности, и я подпишу его. Сделайте, что я говорю вам, Годфри, или я напечатаю об этом в газетах, выбегу и стану кричать об этом на улицах!
Мы не станем уверять, что слова эти были внушены угрызениями совести, – мы скажем, что они были внушены истерикой. Снисходительный мистер Годфри успокоил ее, взяв лист бумаги и написав заявление. Она подписала его с лихорадочной торопливостью.
– Показывайте его везде, не думайте обо мне, – сказала она, подавая ему бумагу. – Боюсь, Годфри, что в мыслях моих я не была к вам до сих пор справедлива. Вы не такой эгоист, вы гораздо добрее, чем я думала. Приходите к нам, когда сможете, и я постараюсь загладить несправедливость, которую оказала вам.
Она подала ему руку. Увы, как жалка наша падшая натура! Увы, мистер Годфри – он не только забылся до такой степени, что поцеловал ее руку, – он ответил ей кротким тоном, который сам по себе, при данных обстоятельствах, был греховным:
– Я приду, дорогая, с условием, чтобы мы больше не говорили об этом ненавистном предмете.
Прежде чем кто-нибудь из нас успел сказать еще слово, раздался громкий стук в дверь. Я выглянула в окно и увидела Мирское, Плоть и Дьявола, ожидавших перед домом в виде кареты и лошадей, напудренного лакея и трех женщин, одетых до такой степени смело, что еще ни разу в моей жизни не доводилось мне видеть что-либо подобное.
Рэчел вздрогнула и пришла в себя. Она приблизилась к своей матери.
– За мной заехали взять меня на цветочную выставку, – сказала она. – Одно словечко, мама, прежде чем я пойду. Я не огорчила вас?
Капли произвели свое действие. Цвет лица бедной моей тетки принял свой естественный оттенок.
– Нет, нет, душа моя, – сказала она. – Поезжай со своими друзьями и повеселись.
Дочь наклонилась к ней и поцеловала ее.
Я стояла возле двери, когда Рэчел выходила из комнаты. Новая перемена – она была в слезах. Я с интересом наблюдала за мгновенным смягчением этого ожесточенного сердца. Я склонна уже была сказать ей несколько слов убеждения. Увы, моя симпатия, вызванная добрыми намерениями, только оскорбила ее. «С какой стати вы жалеете меня? – спросила она горьким шепотом. – Разве вы не видите, что я счастлива? Я еду на цветочную выставку, Клак, и у меня самая красивая шляпка во всем Лондоне». Она завершила эту насмешку надо мной воздушным поцелуем по моему адресу и выбежала из комнаты.
Вернувшись к тетушке, я заметила, что милый мистер Годфри тихо ищет что-то по всем углам комнаты. Прежде чем я успела предложить ему помощь, он уже нашел то, что искал. Он вернулся к своей тетке и ко мне с заявлением о его невиновности в одной руке и с коробочкой спичек в другой.
– Дорогая тетя, маленький заговор, – сказал он. – Дорогая мисс Клак, благочестивый обман, извинительный даже для вашей высокой нравственной прямоты! Прошу вас, оставьте Рэчел в убеждении, что я принимаю великодушное самопожертвование, с каким она подписала эту бумагу. И прошу вас, будьте свидетельницами, что я уничтожил эту бумагу в вашем присутствии, прежде чем выйти из этого дома!
Он зажег спичку и сжег бумагу на тарелке, стоявшей на столе.
– Маленькая неприятность, случившаяся со мной, – сущий пустяк, гораздо важнее сохранить это чистое имя от мирской заразы. Вот! Безобидная маленькая кучка золы, и наша милая впечатлительная Рэчел никогда не узнает о том, что мы сделали. Каковы ваши чувства сейчас? Драгоценные друзья мои, каковы сейчас ваши чувства? Что до меня, у меня сейчас так же легко на душе, как у маленького мальчика.
Он засиял своей прелестной улыбкой; он протянул одну руку тетушке, а другую мне. Я была слишком потрясена его благородным поведением, чтобы заговорить. Я зажмурила глаза, поднесла его руку в каком-то мистическом самозабвении к своим губам. Он прошептал мягкое возражение. О, восторг, чистый, неземной восторг этой минуты! Я села сама не знаю на что, совершенно забыв обо всем в экзальтации своих чувств. Когда я опять открыла глаза, я точно спустилась с неба на землю. В комнате никого не было, кроме тетушки. Он ушел.
