Дьердь Сита - Зарубежный детектив
— Кто его знает! Быть может, он и пытался это сделать, но увидел вас. Вы же пришли сюда сразу после того, как свершилось преступление, не будем забывать об этом. А может, он опасался, как бы консьерж не вышел снова после телефонного звонка, в таком случае он мог бы заметить его, подойти к лифту и поднять тревогу… Не исключено, что он действовал так из любви к острым ощущениям или пристрастия к чисто сделанной работе. Прошу прощения за такие слова, но эта доставка на дом — дело рук своего рода артиста… А теперь, извините, я вынужден покинуть вас на несколько минут: мне надо попытаться отыскать наверху путь, которым воспользовался убийца, спасаясь бегством.
Сантер и Перлонжур увидели, как детектив сунул правую руку в карман пиджака и двинулся вверх по лестнице.
Долгое время они стояли неподвижно, затем Перлонжур осторожно приблизился к телу Нестора Грибба, ревностно охраняемому полицейским.
С минуту он молча смотрел на него, потом прошептал:
— Бедняга!
— Жан! — заговорил, в свою очередь, Сантер. И голос его дрогнул.
Перлонжур повернулся к нему.
— Что?
— Надо… Нам надо защищаться! Жернико был прав. Придет и наш черед… Нам надо защищаться, Жан.
Тут как раз снова появился месье Венс.
— Я так и думал, — молвил он, сделав рукой неопределенный жест. — Крыша…
Казалось, он сам был удручен.
— Мне с трудом верится, что все происходило именно так, как вы нам объяснили, — не выдержал вдруг Сантер. — Неужели и в самом деле нет другого объяснения?
Месье Венс пристально посмотрел на него.
— Есть, — неожиданно сказал он. — Есть и другое… Но оно настолько ужасно, что я отказываюсь принимать его…
Бросив сигарету, которую он все это время не выпускал изо рта, месье Венс машинально раздавил ее каблуком и закончил свою мысль:
— По крайней мере, в настоящий момент.
Глава XIII
Фрида на всю жизнь
— Молока?
— Нет, спасибо.
— Лимон?
— Да, пожалуйста.
Сказав это, Сантер наклонился, со страстным любопытством вглядываясь в Асунсьон… Стало быть, ее очарование всегда будет предметом его неустанного восхищения?
Молодая женщина подошла к нему с чашкой в руках. Пять лет скитаний в условиях чаще всего омерзительных не помешали Сантеру, оказавшись в большом городе, быстро обрести свои привычки и снова стать безукоризненно светским человеком. Он взял из рук Асунсьон чашку и поставил ее на маленький круглый столик красного дерева, ловко придвинув его носком ботинка к своему креслу, и, прежде чем молодая женщина успела угадать его жест, привлек ее за руки к себе.
Не говоря ни слова, Сантер с восторгом смотрел на нее. На Асунсьон была узкая бордовая юбка и шелковая белая блузка. Колье из черного жемчуга резко выделялось на фоне ее матовой кожи. Она, как обычно, выглядела серьезной и вполне спокойной, уравновешенной, что совсем сбивало с толку молодого человека. В сотый раз он невольно задавался вопросом: испытывает ли эта женщина печаль из-за исчезновения своего жениха, а возможно, и его гибели? Вот уже час, как они вместе, и она ни разу не произнесла имени Марселя… Думает ли она еще о Марселе?
Ах! Как бы ему хотелось обнять ее, крепко прижать к себе и высказать наконец ей свою любовь!
Сантер неустанно думал об этом, воображению его рисовалась такая картина, но сам он оставался сидеть. Какая-то сила удерживала его. «Наверное, — с досадой думал он, — это потому, что я не знаю, жив Жернико или умер…»
Он отпустил руки Асунсьон, и она преспокойно села напротив него, по другую сторону стола. А что, если эта женщина, так же как и он сам, стала жертвой неизвестности, пленницей безысходной ситуации?
«Она наверняка не любит больше Марселя, — думал Сантер. — Я чувствую, что она его больше не любит». Да и его ли она любила, ведь она так мало его видела и так многого о нем не знала! Скорее всего она любила образ, который сама себе выдумала и который его бесславное возвращение, должно быть, начисто уничтожило!..
Он старался вспомнить все свои встречи с невестой друга, начиная с того первого визита, когда она приходила к нему на квартиру, и вплоть до свидания, которое она подарила ему в первый воскресный день сентября и которое так некстати прервал Перлонжур. Он обдумывал малейшие ее жесты, сказанные ею слова, лихорадочно пытаясь отыскать в них некий тайный смысл, отвечающий его желаниям, чтобы иметь возможность считать их если и не признанием, то хотя бы поощрением. Однако Сантер был искренен не только с другими, но и с самим собой и потому вынужден был признать, что Асунсьон никогда не выражала по отношению к нему ничего, кроме дружеских чувств, причем косвенных, ибо причину этого дружеского расположения следовало искать в ее любви к Марселю… Но Марселя она, видимо, уже не любила, так что…
Надо было бы поговорить с ней. Сантер понимал это, однако ему не хватало мужества или, лучше сказать, смелости. Надо было поговорить с ней без обиняков, высказать ей все как есть и, отбросив всякие расчеты, вручить ей свою судьбу. Но Сантер не мог на это решиться…
— Прошу прощения, — сказала вдруг Асунсьон, услыхав звонок в дверь. — Боюсь, что Мария ушла…
Сантер хотел предложить свои услуги и пойти открыть дверь, но молодая женщина уже вышла из комнаты. Он слышал, как она обменялась с гостем несколькими словами, затем дверь отворилась. Он опасался увидеть Воробейчика. Но вместо него появился Перлонжур и без тени смущения протянул Сантеру руку: о том, что он здесь, его, верно, предупредила Асунсьон.
— Это ты! — удивился Сантер и, пожимая ему руку, добавил: — Что ты здесь делаешь?
— Наверное, то же, что и ты, — отозвался Перлонжур, бестрепетно созерцая свою попавшую в плен руку. — Изучаю испанский.
Сантер ушам своим не поверил. Но выразить своего негодования не успел, так как снова появилась Асунсьон и направилась к настойчиво звонившему телефону.
— Это вас, — сказала она Сантеру, протягивая ему трубку.
— Меня? — изумился Сантер, нехотя взяв трубку. — Алло! — сказал он сердитым тоном.
Закончив разговор и повесив трубку, он взглянул на Асунсьон, стоявшую к нему спиной, затем на Перлонжура, игравшего шкатулкой для сигарет. Смеются они, что ли, над ним? Может, этот телефонный звонок только для того и нужен, чтобы удалить его из этого дома, из этой комнаты, благоухающей тонкими, пьянящими духами? Неужели и в самом деле придется оставить Жана и Асунсьон наедине?.. Видимо, придется, Воробейчик был настроен весьма решительно.
— Не беспокойтесь, — сказал Сантер молодой женщине, собравшейся было проводить его до прихожей. — Я и так был чересчур назойлив! — добавил он с горечью и явным намерением нарушить покой тех, кого оставлял здесь.
