Гастон Леру - Дама в черном
Бриньоль! Какую же роль он сыграл в этой ужасной трагедии? И вот на следующий день после ее завершения, в поезде, который уносил меня в Париж, в двух шагах от Дамы в черном и Рультабиля, обнявшихся на прощанье, я все еще спрашивал себя об этом. Сколько вопросов я задавал себе, прижавшись лбом к окну купе. Одна фраза, только одно слово Рультабиля могли бы, вероятно, все объяснить, но он и не вспоминал обо мне со вчерашнего дня. Со вчерашнего дня Дама в черном и он не расставались.
Мы простились с профессором Станжерсоном в «Волчице». Артур Ранс и госпожа Эдит проводили нас на вокзал. Вопреки моим ожиданиям, госпожа Эдит не выразила большого огорчения по поводу нашего расставания. Причиной этого безразличия, безусловно, послужил князь Галич, также явившийся на платформу. Госпожа Эдит болтала с князем о Старом Бобе, который быстро поправлялся, и не обращала на меня внимания. Можете себе представить, как я огорчился. Здесь наступило время сделать моим читателям одно признание. Я, разумеется, не стал бы открывать им тех чувств, которые питал к госпоже Эдит, но получилось так, что через несколько лет после трагической смерти Артура Ранса, о которой я, может быть, еще когда-нибудь расскажу, прекрасная, меланхоличная и нестерпимая госпожа Эдит стала моей женой.
Мы приближались к Марселю.
Марсель! Последнее прощание Рультабиля и его матери было очень печальным. Они ничего не сказали друг другу. Наш поезд тронулся, а Матильда осталась стоять на перроне неподвижная, в темной вуали с руками, безвольно опущенными вдоль тела, как статуя печали и скорби. Впереди меня плечи Рультабиля содрогнулись от скрытых слез.
Лион. Спать мы не могли и вышли на перрон. Вспоминая нашу остановку здесь же всего несколько дней назад, когда мы спешили на помощь несчастной Матильде, мы вновь погрузились в эту историю, и Рультабиль наконец-то заговорил, вероятно, желая забыться и не думать больше о том расставании, которое он, как маленький мальчик, оплакивал в течение последних часов.
— Мой дорогой, Бриньоль был первостатейным мерзавцем, — сказал он мне с таким упеком, как будто именно я всегда считал этого бандита образцом порядочности.
Затем Рультабиль объяснил мне всю глубину интриги, для описания которой требуется, увы, всего несколько строк.
Ларсану понадобился какой-нибудь родственник Дарзака, чтобы заключить профессора Сорбонны в сумасшедший дом! И он отыскал Бриньоля. Более подходящего субъекта для своих преступных целей ему было бы не найти. Они поняли друг друга с полуслова. Упрятать у нас кого угодно в палату для сумасшедших всегда было просто. Я имею в виду Францию. Для этой мрачной и быстрой процедуры, как ни странно, достаточно всего лишь желания родственников и подписи врача. Подпись никогда не затрудняла Ларсана, он ее просто подделал, а Бриньоль, которому было щедро заплачено, позаботился об остальном. Явившись в Париж, Бриньоль уже являлся сообщником Ларсана, решившего занять место Дарзака перед свадьбой. Несчастный случай с глазами, как я и предполагал, был, конечно, подстроен. Бриньоль получил указание постараться ухудшить зрение Дарзака до такой степени, чтобы заменивший его Ларсан мог использовать в своей игре решающий козырь — темные очки, а при отсутствии очков, которые не всегда удобно носить, — право находиться в тени или в полумраке!
Отъезд профессора на юг значительно облегчил планы двух негодяев. В Сан-Ремо Ларсан постоянно следил за Дарзаком и уже в самом конце отпуска нашел-таки возможность упрятать его в сумасшедший дом. Это было сделано при помощи той специальной полиции, не имеющей, разумеется, ничего общего с официальной, которая всегда к услугам некоторых семей и готова выполнить некоторые неприятные поручения, требующие тайны и быстроты действия.
И вот однажды, когда господин Дарзак прогуливался пешком в горах… Сумасшедший дом находится недалеко, в двух шагах от итальянской границы. Все было заблаговременно подготовлено, чтобы принять несчастного, так как Бриньоль перед отъездом в Париж договорился с директором и представил ему Ларсана в качестве своего доверенного лица. Некоторые директора подобных домов не требуют долгих объяснений при условии, что формальности соблюдены и заплачено достаточно щедро. Все было сделано очень быстро, подобные вещи случаются каждый день.
— Но как вы это узнали? — удивленно спросил я Рультабиля.
— Вспомните маленький обрывок бумаги, — ответил репортер, — который вы принесли мне в тот день, когда, никого не предупредив, последовали за Бриньолем, неожиданно явившимся на южное побережье. Этот клочок, содержавший угловой штамп Сорбонны и всего лишь два слога «…бонне», оказал мне неоценимую помощь. Во-первых, вы подняли его там, где только что прошли Ларсан с Бриньолем. И затем, место, в котором вы его обнаружили, послужило мне указанием, когда я отправился на поиски настоящего Дарзака, придя к убеждению, что именно его засунули в мешок и вынесли, как Лишнее тело.
И Рультабиль подробно описал мне, как ему удалось разгадать эту тайну, остававшуюся для всех нас абсолютно непостижимой. Вначале неожиданное и внезапное озарение над высохшей акварелью, а затем ужасное прозрение, последовавшее за необъяснимым умалчиванием одного из двух воплощений Дарзака. Бернье, допрошенный перед возвращением человека, который увез таинственный мешок, передал нам, сам того не подозревая, его заведомо ложные слова. Слова того, кого мы все принимали за Робера Дарзака. Он великолепно разыграл перед привратником сцену безграничного изумления, но умолчал о том, что другой Дарзак, которому Бернье открыл дверь в пять часов, и он сам — это разные люди! Он умышленно утаил второе воплощение Дарзака, то есть скрыл, что имеется еще и другой Дарзак. Но ведь это могло ему понадобиться только в том случае, если второе воплощение и было истинным. Все ясно как день! Пораженный этим открытием, Рультабиль тогда пошатнулся и почувствовал минутную слабость. У него даже зубы застучали от ужаса. Но возможно, Бернье просто ошибся и неправильно истолковал слова взволнованного и испуганного господина Дарзака? Жозеф решил расспросить его сам, а там видно будет. Только бы Дарзак поскорее явился и сам замкнул этот круг. И вот он наконец возвращается. У Рультабиля все еще теплилась слабая надежда:
— Вы заглянули в лицо этого человека? — спросил он.
— Нет, я его не видел, — ответил Дарзак, и Рультабиль не смог скрыть охватившей его радости. Ларсану было бы так просто ответить: «Конечно, видел. Это было лицо Ларсана».
Молодой человек не понял вначале, что это была еще одна уловка бандита, великолепно постигшего образ своего персонажа. Настоящий Дарзак поступил бы, разумеется, точно так же: освободился бы от ужасного груза, не желая на него больше смотреть. Но коварство Ларсана не могло противостоять неумолимой логике моего друга. И мнимый Дарзак в ответ на другой, простой и ясный, вопрос Рультабиля замкнул круг. Он солгал! Наконец-то Рультабиль обрел полную уверенность. Его глаза, всегда следовавшие за разумом, теперь увидели все.
