Эллери Квин - Кот со многими хвостами
В окнах третьего этажа дома 486 на Восточной Двадцать девятой также торчали любопытные.
Они ничего не знают. Имя Сомсов входит в историю, а они сидят и гадают, о ком завтра прочитают в газетах.
— Она пришла в себя, — объявил врач. — Разрешите мне первому, мисс, поздравить вас.
Перевязанные руки девушки скользнули к горлу.
— Отстаньте наконец от моей губы! — буркнул Джимми другому врачу. — Она моя — и точка. Малышка, ты меня помнишь?
— Джимми...
— Она меня узнала! Все кончено, детка.
— Этот ужасный...
— Теперь все в порядке.
«Моя ди-и-икая ирландская ро-о-оза...»
— Я шла по Первой авеню...
— Ты уже практически бабушка — так сказал этот коновал.
— Он схватил меня. Я увидела его лицо, а потом все потемнело... Моя шея...
— Поберегите силы, мисс Филлипс, — добродушно посоветовал инспектор.
— Кот! Джимми, где он?
— Перестань дрожать. Лежит вон там, как обычный бездомный котяра. Видишь? Так что не бойся.
Селеста начала всхлипывать.
— Все кончено, детка. — Джимми обнял ее.
«Интересно, где, по мнению Сомсов, находится Селеста? Возможно, они думают, что она примчалась сюда на помощь — в духе Клары Бартон?[114] Впрочем, разве это не поле битвы? Битва на Первой авеню. Отправив в разведку боем кавалеристов Маккелла, генерал Квин использовал корпус Филлипса для отвлекающего маневра, и враг оказался в ловушке...»
Эллери показалось, что он различает в окне голову Мэрилин Сомс, но ему пришлось повернуться и потереть затылок. Что было в этом пиве?..
— О'кей, док, — сказал инспектор. — Теперь подойдите сюда.
Врач подошел и склонился над Казалисом.
— Кто, говорите, это такой? — резко осведомился он.
— Я не хотел его трогать, пока вы не убедитесь, что все в порядке. Он получил удар коленом в пах.
— Это же доктор Эдуард Казалис — известный психиатр!
Все снова засмеялись.
— Поддерживайте его, и он сможет идти. Ничего серьезного.
— Готов спорить, он все время притворялся.
— Янг, тебе стоит попрактиковаться с твоим коленом.
— Смотрите-ка на него!
Казалис с трудом передвигался на цыпочках, словно учащийся в балетной школе; колени его подгибались.
— Не смотри, — посоветовал Джимми Селесте. — Это уже не важно.
— Нет, важно. Я хочу видеть. Я обещала моей... — Она и дрожала и отвернулась.
— Очистите улицу, — распорядился инспектор и огляделся вокруг. — Стойте!
Процессия остановилась, Казалис явно вздохнул с облегчением.
— А где Эллери?
— Вот он, инспектор.
— Что с ним такое? «Моя ди-и-икая ир...»
Урна звякнула и откатилась на несколько футов.
— Он ранен!
— Доктор!
— Он потерял сознание, — сказал врач. — У него сломана рука. Осторожно...
* * *Осторожность приходилось соблюдать целых пять месяцев. Пять месяцев вынюхивания, раскапывания, планирования и преследования — двадцать одна неделя, точнее, двадцать одна неделя и один день, сто сорок восемь дней от негромкого стука в дверь квартиры на Восточной Девятнадцатой улице до удара по голове на Первой авеню; от Арчибалда Дадли Абернети до Селесты Филлипс, она же Сю Мартин, девушки-шпионки; от пятницы 3 июня до субботы 29 октября. За этот период один из самых жутких убийц, каких только знал Нью-Йорк, сократил население Манхэттена на девять жизней, не считая жертв паники в «Метрополь-Холле» и последовавших за ней беспорядков. Как бы то ни было, общая сумма корма для цыплят кажется ничтожной для такого огромного птичьего двора, так что из-за чего весь шум?
А теперь Кот сидел на жестком стуле под устремленными на него объективами фотокамер и походил не на многохвостую химеру, наводившую ужас на огромный город, а на сломленного старика с трясущимися руками и беспокойным взглядом, словно желающего принести пользу, но не вполне понимающего, что от него требуют. При нем обнаружили еще один оранжево-розовый шнур из индийского шелка, а в одном из запертых стальных шкафов его кабинета на Парк-авеню — две дюжины других, половина которых была голубого цвета. Казалис сам объяснил, где их нужно искать, и вручил ключ из имеющегося у него набора. Он сказал, что шнуры хранятся у него много лет. В 1930 году во время кругосветного путешествия, в которое Казалис отправился вместе с женой, когда прекратил акушерскую практику, один индус продал ему шнуры, объяснив, что ими пользовались члены секты душителей. Позднее Казалис перекрасил их в оранжево-розовый и голубой цвета. Почему он хранил их все эти годы? Казалис выглядел сбитым с толку. Нет, жена ничего не знала о шнурах — он купил и спрятал их, когда был один... Казалис, кивая, быстро и вежливо отвечал на вопросы, хотя иногда становился рассеянным и необщительным. Однако эти моменты были редкими — большей частью он подробно рассказывал о прошлом, говоря, как тот доктор Казалис, которого они знали прежде.
Но взгляд его оставался стеклянным и неподвижным.
Эллери приехал прямо из больницы «Бельвю» вместе с Селестой Филлипс и Джимми Маккеллом, его правая рука была в лубке, он сидел и молча слушал. Его еще не покинуло ощущение нереальности происходящего. Присутствовали также комиссар полиции и окружной прокурор, а в половине пятого утра прибыл мэр, еще более бледный, чем арестованный.
Но сидящий на стуле старик в грязной одежде, казалось, не видел никого из них. Они чувствовали, что он находится в состоянии прострации, естественной в подобной ситуации.
Его рассказ о девяти убийствах был интересен, главным образом, деталями. Исключая некоторые неточности, очевидно являющиеся следствием боли, потрясения, эмоционального и физического истощения, показания Казалиса были безупречными.
Наименее удовлетворительный ответ был дан на единственный вклад Эллери в ночной допрос.
Когда арестованный умолк, Эллери склонился вперед и спросил:
— Доктор Казалис, вы заявили, что не видели никого из жертв со времени их младенчества. Следовательно, как личности они ничего для вас не значили. Тем не менее, вы что-то имели против них. Что же? Почему вы чувствовали, что должны их убить?
«Потому что поведение психопата выглядит немотивированным, только когда судишь с позиции здравого рассудка», — ответил доктор Казалис.
Арестованный повернулся на стуле и посмотрел туда, откуда исходил голос, но было ясно, что он ничего не видит из-за света, направленного в его исцарапанное лицо.
— Это мистер Квин? — спросил он.
— Да.
— Сомневаюсь, мистер Квин, — сказал арестованный дружелюбным, почти снисходительным тоном, — что вам хватит чисто научного багажа, чтобы понять это.
