Колин Декстер - Без вести пропавшая
За три недели до ее исчезновения ему снова пришлось поговорить лично с Вэлери, когда она сказала ему, что ждет ребенка, ребенка, который был, наверняка, его. Она держалась (или так показалось Эйкаму) совершенно уверенно и беззаботно, и сказала ему, что все будет в порядке. Она умоляла его только об одном: если ей придется скрыться, чтобы он ничего никому не говорил – ничего и никому. И хотя он спрашивал о ее намерениях, она только повторяла, что с ней будет все в порядке. Неужели ей не нужны деньги? Она сказала, что ему это необязательно знать, но, улыбаясь лукаво, сказала, что с ней будет все в порядке. Все будет «все в порядке». Все, что бы ни случилось, будет всегда «все в порядке» с Вэлери. (Именно в этот момент допроса Льюисом, и только в этот момент, Морс вдруг навострил уши и задал несколько несущественных вопросов.) Оказалось, однако, что с денежной стороны не все было полностью «все в порядке», примерно за неделю до того дня, когда она исчезла, Вэлери подошла к Эйкаму и сказала ему, что она будет очень благодарна за любые деньги, которые он сможет найти для нее. Она не предъявляла на него претензий, и он обрадовался, что может помочь ей. И хотя ему удалось собрать достаточно мало – с полного согласия его жены – он передал ей одну сотню фунтов. А потом она ушла; как и все остальные он не имел ни малейшего представления о том, куда она пошла, но он сдержал слово и с тех пор молчал, – как Вэлери и просила его.
В это же время на домашнем фронте Эйкамов раны, наконец-то, начали затягиваться; и с уходом Вэлери они попытались, в первый раз после той ужасной ночи, обсудить свою печальную ситуацию с некоторой степенью рациональности и взаимопонимания. Он сказал ей, что любит ее, что теперь он понял, как много она значит для него, и как отчаянно он надеется, что они останутся вместе. Она тогда плакала, и сказала, что знает, как он должен быть разочарован, что она не может иметь собственных детей... И когда летний семестр подошел к концу, они решили – почти радостно решили – что будут держаться вместе, и попытаются исправить свой брак. Во всяком случае, у них никогда не возникало ни малейшей мысли о разводе: его жена была католичкой.
Таким образом, продолжал Эйкам, они вместе перебрались в Северный Уэльс, и теперь жили достаточно счастливо – или точнее так было, пока все опять не взорвалось из-за убийства Реджи Бэйнса, в котором (он поклялся торжественно своей честью) он сам был полностью невиновен. Шантаж? Эта идея была смехотворна. Единственным человеком, который что-то знал, была Вэлери Тэйлор, а Вэлери он не видел и ничего не слышал о ней со дня ее исчезновения. Была ли она жива, были ли она мертва, он понятия не имел – ну ни малейшего представления.
На этом допрос закончился. Или почти закончился. Ибо сам Морс, который, наконец, оправился от смертельного удара, продоложил его пытать в соответствии с собственной извилистой теорией.
– Ваша жена водит автомобиль?
Эйкам посмотрел на него с легким удивлением.
– Нет. Она никогда в жизни не водила. Зачем?
Льюис, закончив с допросом, старательно вел машину сквозь ночь. И, когда он вспоминал факты, о которых рассказал Эйкам, он чувствовал глубокое сочувствие к удрученной, молчаливой фигуре, привалившейся рядом с ним на сиденье машины, и курившей (необычно) сигарету за сигаретой, и (если сказать по-правде) бессовестно злившейся на себя...
Почему он был не прав? Где он ошибся? Эти вопросы вертелись в голове Морса, как будто их бесконечно задавал какой-то собеседник, устроившийся внутри его мозга. Он вспомнил свой первый анализ дела – тот, в котором он обвинил миссис Тэйлор в убийстве не только Реджинальда Бэйнса, но и ее дочери Вэлери. Как легко теперь понять, почему это было не так! Его рассуждения сели на мель на рифах неправдоподобности и невыполнимости: вопиюще невероятно, чтобы миссис Тэйлор убила свою единственную дочь (матери просто не делают такого рода вещи часто, не так ли?); и равно невозможно, чтобы кто-то убил Вэлери в тот день, когда она исчезла, так как через три дня, живая и здоровая, она забралась на заднее сиденье такси, покинув клинику абортов в Лондоне. Да, первый анализ был жестоко разбит на куски фактами, и теперь лежал потонувший без следа на дне морском. С этим было ясно.
А что второй анализ? Этот, казалось, был способен прояснить все факты, или почти все. Что же пошло не так с этим? Опять же его логика наскочила на риф неразумности: вопиюще неправдоподобно, чтобы у Вэлери Тэйлор был достаточный мотив или адекватная возможность убить человека, который создавал небольшую, периферийную угрозу для ее будущего счастья; и равно невозможно, чтобы женщина, живущая с Дэвидом Эйкамом, была Вэлери Тэйлор. Она и не была. Она была миссис Эйкам. И анализ номер 2 лег бок о бок с анализом номер 1 – как безвозвратно затонувшие суда на дне океана.
Почти неистово Морс пытался отвлечься от всего этого. Он пытался вызвать в воображении мечты о честных женщинах; и если это невозможно, то пробовал проецировать на свой ум сырой, без цензуры фильм эротического плана; он пытался изо всех сил... И все-таки, опустив его на землю, реальное дело Тэйлор, переполнявшее его мозг, прекратило эти полеты наполовину запретных фантазий, и вытряхнуло его обратно к неизбежному настроению уныния, всеохватного уныния. Факты, факты, факты! Факты, которые он в очередной раз рассматривал один за другим, шли и шли чередой в его голове. Если бы он придерживался только фактов! Айнли был мертв – это был факт. Кто-то написал письмо на следующий день после того, как он умер – это был факт. Вэлери была жива в те дни, сразу после ее исчезновения – это был факт. Бэйнс был мертв – это был факт. Миссис Эйкам была миссис Эйкам – это был факт. Но куда ему двигаться с этим? Он начал понимать, как мало было фактов; как очень, очень мало. Множество вероятных фактов; справедливости ради, помогавших ему вероятных фактов; но мало таких, которые можно оценивать как неопровержимые факты. И в который раз факты, маршируя как солдаты, шли по плацу... Он резко покачал головой и почувствовал, что должно быть сходит с ума.
Он видел, что Льюису трудно было сосредоточиться на дороге. Льюис! Ха! Это ведь Льюис задал ему один вопрос, единственный вопрос, который поставил его в тупик: почему Бэйнс написал письмо? Зачем? Он никак не мог удовлетворительно ответить на этот вопрос, и теперь он снова волновал его мозг. Зачем? Зачем? Зачем?
Это было, когда они неслись мимо Веллингтона, молнией вспыхнул возможный ответ на назойливый вопрос Морса; ответ удивительной и опустошительной простоты. И он заботливо спрятал свое новое открытие, как испуганная мать укрывает своего единственного ребенка на фоне гибели пострадавшего от землетрясения города. Веселая карусель начала останавливаться... пабы были давно закрыты, и жареный картофель давно остыл... его разум возвращался опять в нормальное русло... Так то лучше! Мысленно он начал раздевать мисс Ивонну Бейкер.
