Дик Френсис - Фаворит
Человек остановился и так резко втянул воздух, что он застрял у него в глотке. Он протянул руку за стаканом с водой и отпил глоток.
Голос Флетчера оловянно прозвучал в комнате через громкоговоритель на столе: «Никаких признаков с того самого момента, как он вошел в лес. Похоже, он все-таки ускользнул».
Человек за столом затрясся от ярости. Он начал шептать, и шепот этот был похож на скрежет бурава.
– Если он удерет, вы заплатите за это. Вы заплатите, я вам говорю. Я хочу, чтобы он был мертв. Я хочу, чтобы он был раздавлен. Можете делать с ним все, что угодно. Велосипедные цепи, кастеты – пусть все идет в ход! Разорвите его на клочки. Если он останется жив, всем нам конец, помните это. – Шепот поднялся до хрипа, похожего на полузадушенный крик:
– Выпустите из него кишки... Раздавить... Уничтожить!
Он продолжал хрипеть еще некоторое время, изобретая все новые способы уничтожить меня, пока мне не стало ясно, что он, в сущности, помешанный.
Тогда мне все это сразу надоело. Я распахнул дверь и нажал выключатель. Комнату залил яркий электрический свет.
Человек за столом резко обернулся и уставился на меня.
– Добрый вечер, дядя Джордж, – сказал я мягко.
Глава 14
Глаза его сузились от ненависти. Бессмысленный взгляд сменился отвратительным, звериным выражением. Он все еще был забавным дядюшкой моей Кэт. Я видел перед собой дородную фигуру в твидовом костюме, какие носят деревенские джентльмены, и только лицо было лицом человека, приказавшего воткнуть нож под вздох Джо Нантвичу и подбивавшего кровожадную шайку разорвать меня на куски. Его рука как-то странно согнулась, подалась куда-то, и он выбросил ее в мою сторону с револьвером. Это было тяжелое старомодное оружие, громоздкое, но достаточно опасное, и оно было нацелено прямо мне в грудь. Я твердо смотрел в глаза дяде Джорджу, а не на черную дырку дула. Я сделал шаг по направлению к нему.
И тут он наступил, этот миг, на который я рассчитывал.
Дядя Джордж заколебался.
Я видел, как забегали его глаза, как он отвел руку. Несмотря на всю его подлость и весь тот ужас, которым он наполнял жизнь окружающих людей, сам он никогда не совершил ни одного акта насилия. Угрожая мне по телефону в то самое утро, когда я ехал в его дом, он сказал, что ему ненавистно быть даже свидетелем жестокости. И несмотря на все это, а может быть, благодаря тому скрытому наслаждению, которое он испытывал, смакуя жестокие обычаи первобытных народов, изучению которых он предавался в тиши своего кабинета, я верил, что так и будет – он дрогнет. Это, думал я, тип человека, наслаждающегося созерцанием жестокостей, которых он никогда бы не смог совершить сам. Он дрогнет. И теперь, несмотря на всю его бешеную ненависть ко мне, он не смог бы убить меня вот так, один на один, глядя прямо в лицо.
Я не дал ему времени собраться с духом. Один быстрый шаг – и я схватил его руку, державшую оружие, Он попытался встать. Но он слишком поздно решился нажать на спуск: пуля врезалась в стену. Я отвел его руку в сторону и вырвал у него пистолет. Его мускулы были дряблыми, и он не оказал мне сопротивления, он бы и не сумел.
Я с силой швырнул его обратно в кресло, так что у него перехватило дыхание, затем нагнулся и выключил микрофон. Мне не хотелось, чтобы полиция или таксисты подслушали то, что я собирался сказать. Что-то зашуршало, когда я коснулся его, и я распахнул полу его пиджака. Кусок коричневой оберточной бумаги торчал из внутреннего кармана. Я вытащил его и разгладил на столе, Я прочел, что там было написано.
Адрес Джо.
Я перевернул бумагу. В уголке на обратной стороне, небрежно нацарапанные на подвернувшемся под руку листке бумаги, были слова:
Чичен-Итца.
Читчен Итса.
Читсен.
Человек был не уверен в правописании. Он попросту не знал, как это пишется. Значит, дело касалось не цыплят * и не Чичестера. Чичен-Итца. Что-то такое я знал. Кажется, это было имя какого-то императора, но оно ничего мне не говорило. Ровно ничего. И однако, Джо погиб из-за этого имени.
Я оставил бумагу на столе в надежде, что она пригодится полиции.
Дядя Джордж оправился от шока. Он как-то сразу обмяк, постарел и казался больным, как будто все в нем вдруг оборвалось. Я не мог заставить себя сочувствовать ему, да и не за этим, не ради того, чтобы выразить почтение дядюшке моей Кэт, явился я в контору фирмы «Такси Маркони», а из любви к самой Кэт.
– Полиция будет здесь через минуту, – произнес я медленно и отчетливо. Он зашевелился в своем кресле и сделал резкий и беспомощный жест пухлой рукой. Я продолжал:
– Они слышали все, что вы передавали по радио. – Глаза дяди Джорджа расширились.
– Двадцать третий, – сказал он в новом приступе гнева, – двадцать третий не отвечал на последние вызовы. Я кивнул.
– Вас обвинят в подстрекательстве к убийству. Это по меньшей мере пожизненное заключение, – сказал я. – Подумайте, – повторил я настойчиво, выдержав паузу. – Подумайте о своей жене. Вы все это делали ради нее, чтобы она могла продолжать жить в роскоши, к которой привыкла? – Это были мои догадки, но я был уверен, что не ошибался, и он не отрицал этого. – Вы слишком долго защищали ее от реальной жизни. Что с ней будет, если вас арестуют и будут судить, а может быть, и повесят? А что будет с Кэт, безнадежно подумал я про себя. Дядя Джордж слушал и смотрел на меня, и взгляд его медленно остановился на пистолете, который я все еще держал в руке.
– Вы еще можете успеть, – сказал я. Наступило короткое молчание.
Издали слабо донесся приглушенный расстоянием звук сирены полицейского автомобиля. Дядя Джордж услышал.
Он поднял глаза. Он все еще ненавидел меня, но он дошел до последней точки и знал это.
– Полиция, – сказал я. Сирена прозвучала громче.
Я сделал три шага к двери, повернулся и бросил пистолет на колени дядюшке Джорджу. Когда его неловкие пальцы вцепились в него, я вышел за дверь, прикрыл ее за собой и сбежал вниз по лестнице. Наружная дверь все еще была открыта. Я поспешно вышел на улицу и закрыл ее. Сирены больше не было слышно.
Скрываясь в тени здания, я стал пробираться к темному подъезду соседнего дома и еле-еле успел юркнуть туда. Две полицейские машины влетели на улицу и резко затормозили у дверей конторы «Такси Маркони».
В кафе напротив погасли огни. Толстая официантка ушла домой.
Я не слышал выстрела. Я даже поежился при страшной мысли, что дядя Джордж, взяв себя в руки, может выстрелить в полицейских, вместо того чтобы убить себя. Выстрелить из пистолета, который я так заботливо сунул ему в руки!
