Эллери Куин - Последний удар
— Полицейское управление? У вас же была каморка в ратуше.
— Теперь у нас собственное здание. В общем, там был не только тот хлам, который накопился за 22 года после постройки здания, но и кое-что перенесенное из старой ратуши. В общем, сегодня утром мы нашли ящик, а на нем написано знаете что? «Дело Себастиана».
— Ящик?
— Все, черт возьми, что имеет отношение к этому делу.
— Так. — Внутри у Эллери что-то зашевелилось — что-то неприятное. — А как оно попало в Элдервуд? Расследование-то велось в округе.
— Знаю. Похоже, никто не представляет, как оно здесь очутилось, и я уже собрался было сжечь его вместе с другим мусором, но вдруг сказал сам себе: «Эй, бьюсь об заклад, что Эллери Куин от этого не отказался бы». Да, мистер Куин?
Эллери промолчал.
— Мистер Куин?
— Да, не отказался бы, — медленно произнес Эллери. — Там все? Рождественские подарки, карточки?
— Полный набор этой ерунды. Да, хорошо, что я подумал об этом. — Похоже, начальник Девоу был собой доволен. — О’кей, мистер Куин, высылаю вам это дело экспресс-посылкой с поездом.
— Нет, не трудитесь, — сказал Эллери, на сей раз очень быстро. — Я бы сам подъехал и забрал. Сегодня вас устроит, шеф?
— Вы что, шутите? У меня вся команда на ушах стоит, как только узнали, что я с вами по телефону разговариваю.
— Все четверо? — Эллери усмехнулся.
— Четверо? Да у меня, не считая внутренней службы, тридцать два патрульных.
— Ого, — смиренно сказал Эллери.
— По-моему, вы найдете, что многое тут изменилось. Не рассчитывайте встретить здесь того тощего юнца полицейского, вам знакомого. — Стэнли Девоу загоготал. — Я, так сказать, немного в весе прибавил с тридцатого года.
Начальник полиции Девоу весил 300 фунтов. Эллери понадобилось напрячь все воображение, чтобы под слоями жира разглядеть стройную фигуру того сержанта Девоу, которого он знал. Лицо тоже было почти неузнаваемым.
— Слегка изменился, да, мистер Куин? — тоскливо спросил Девоу.
— Как и все мы.
— Вас-то я сразу узнал бы. Вы форму сохранили.
«Только не в самом главном», — подумал Эллери…
Везде все изменилось. На своем автомобиле с откидным верхом образца 1957 года он въехал в совсем незнакомый город и доехал до ветшающего, облицованного мрамором здания, построенного, очевидно, Управлением общественных работ. На стоянке были счетчики, стоянка свыше тридцати минут запрещалась, а вокруг возвышались административные здания. Все это было так же похоже на Элдервуд, который он посетил в 1929 году, как цветной телевизор на старый детекторный приемник миссис Янссен.
Ощущение было не из приятных. Это почувствовал и начальник полиции Девоу. В его большом удобном кабинете они немного поболтали — о карьере Девоу, о росте Элдервуда, преступности среди несовершеннолетних, радиоактивных осадках, нереальности задач, поставленных перед гражданской обороной, о новой Всеамериканской автостраде, о спутнике Земли — даже о лейтенанте Луриа, который, по словам Девоу, ушел из полиции штата через несколько лет после фиаско в деле Себастиана и занялся страховым бизнесом где-то на Старом Западе. Но разговор был нервозным, они перескакивали с одной темы на другую, так и не могли ни за что зацепиться. После третьей неловкой паузы Девоу внушительно поднялся и предложил посетить подвал. Эллери готов был заключить его в объятья.
— Знаете, у меня просто голова идет кругом, — сказал гигант, спускаясь по бетонным ступеням. — Вы ведь жутко знамениты, мистер Куин. Бьюсь об заклад, что нет такой вашей книги, которую я не читал бы.
— Принимаю пари, хотя обычно в такие игры не играю.
— Что? Ну, назовите книгу, а я вам о ней расскажу.
— «Загадка Двенадцатой ночи».
— Двенадцатой?.. Ого, этой я не знаю. Не читал. Вы написали о деле Себастиана'?
— Вы ее не читали, — угрюмо сказал Эллери, — потому что я ее не писал.
— Разгадать не смогли, да? — Девоу расхохотался. Когда он смеялся, его необъятные телеса ходили ходуном. Эллери почувствовал легкую тошноту.
— Да, вроде того.
Девоу посмотрел на него с неожиданной проницательностью.
— Это здесь.
Деревянную крышку уже отвинтили. Девоу включил верхний свет, и Эллери принялся внимательно разглядывать.
Да, вот они — как бы окаменелые остатки неудачи его молодости. Все прекрасно сохранилось, будто и не прошло двадцати семи лет. Маленький вол из сандала… кукольный дом… кинжал с драгоценными камнями на рукоятке… А вот и пачка белых карточек. На верхней налип кусочек засохшей аптекарской резинки. Кто-то перевязал стопку веревочкой, чтобы не рассыпалась… И черная записная книжка.
Черная книжка?
Дневник!
Он совсем забыл о своем дневнике.
Эллери выхватил его из ящика. На нем лежал густой слой пыли. Эллери нетерпеливо раскрыл его. Молодой почерк сразу бросился ему в глаза… Его собственный почерк более чем двадцатипятилетней давности. Лейтенант Луриа конфисковал дневник, и Эллери его так и не вернули.
И вот он здесь.
Эллери с нежностью положил пыльную реликвию обратно в ящик.
— Шеф, а не мог бы кто-нибудь из ваших людей положить это мне в багажник?
— Сию секунду.
— Я даже не могу вам сказать, как много это для меня значит.
— Конечно, мистер Куин. Я понимаю.
И на мгновение у Эллери возникло теплое чувство, что гигант действительно все понимает, и единственный раз за этот день он ощутил какую-то близость к Девоу.
Повинуясь безотчетному чувству, он поехал по незнакомым улицам в сторону старого дома Крейга. Он дважды проехал мимо этого места, так и не узнав его. В третий раз он сверился с уличным указателем и убедился, что находится там, где надо. Но дома Крейга не было. Не было и леса за ним. Не было и величественных лужаек. На месте всего этого протянулись десятки одинаковых домиков с желтой, красной и пурпурной отделкой, похожих на музыкальные автоматы. У каждого домика сзади размещался маленький гараж и крохотная игровая площадка, спереди — газончик размером с почтовую марку, сверху — телевизионная антенна. На каждый участок приходилось по одному чахлому деревцу. Эллери развернулся и поехал в Нью-Йорк, чувствуя себя постаревшим.
Инспектор Куин выплыл из сна, глубокого, как море, недоумевая, что могло разбудить его. Он устремил мутный взор на стрелки часов. Двадцать минут пятого. Кто-то что-то сказал.
Этот кто-то еще говорил.
Говорил четко и громко, с чувством, с торжеством и с отвращением к себе:
— Черт меня побери! Да будь я проклят!
Где-то в квартире горел свет.
