Уилки Коллинз - Лунный камень
— Я любила ее, — тихо сказала девушка. — Она была очень несчастна, мистер Беттередж! Гнусные люди жестоко обходились с нею и толкнули ее на дурной путь, но это не испортило ее кроткого характера. Она была ангелом. Она могла бы быть счастлива со мной. У меня был план ехать в Лондон нам обеим, устроиться, как двум сестрам, и зарабатывать шитьем. Этот человек приехал сюда и испортил все. Он околдовал ее. Не говорите мне, что он не хотел этого и ничего не знал об этом! Он должен был знать. Он должен был пожалеть ее. «Я не могу жить без него, а он, Люси, даже не смотрит на меня» — вот что она говорила. Жестоко, жестоко, жестоко! Я говорила ей: «Ни один мужчина не стоит, чтобы о нем изнывать». А она отвечала: «Есть мужчины, ради которых стоит умереть, Люси, а он один из них». Я накопила немного денег. Я договорилась с отцом и матерью. Я хотела увезти ее от унижений, которые она терпела здесь. У нас была бы маленькая квартирка в Лондоне, и мы жили бы, как сестры. Она получила хорошее воспитание, сэр, как вам известно, и писала хорошим почерком. Она умела проворно шить. Я тоже пишу хорошо, хотя и не шью так проворно, как шила она, но и от меня был бы толк. Мы жили бы прекрасно. И что же случилось сегодня? Приходит письмо от нее, и я узнаю, что она рассталась с жизнью. Приходит письмо, где она прощается со мной навсегда! Где он? — вскричала девушка, подняв голову и опять вспыхивая гневом. — Где этот джентльмен, о котором я должна говорить не иначе, как с почтением? Недалек тот день, мистер Беттередж, когда бедные в Англии восстанут против богатых! Я молю бога, чтобы начали с него! Я молю бога, чтобы начали с него!
Думаю, что даже сам пастор (хотя, признаюсь, это сказано слишком сильно) не мог бы образумить девушку в таком состоянии, в каком находилась она. Я отважился лишь на то, чтобы вернуть ее к предмету ее гнева, в надежде услышать от нее что-нибудь полезное.
— На что вам нужен мистер Фрэнклин Блэк? — спросил я.
— Мне нужно его видеть.
— Для чего?
— У меня есть к нему письмо.
— От Розанны Спирман?
— Да.
— Вложенное в письмо к вам?
— Да.
Неужели мрак начинает рассеиваться? Неужели то, что я стремился так страстно узнать, само собой открывается? Я был вынужден помедлить с минуту. Сыщик Кафф оставил после себя заразу. По некоторым лично мне известным признакам сыскная лихорадка снова начала овладевать мною.
— Вы не можете увидеть мистера Фрэнклина, — сказал я.
— Я должна его видеть и увижу!
— Он вчера уехал в Лондон.
Хромоножка Люси пристально посмотрела мне в лицо и поняла, что я говорю правду. Не сказав более ни слова, она тотчас повернулась и пошла к Коббс-Голлу.
— Постойте! — воскликнул я. — Завтра я жду известий о мистере Фрэнклине Блэке. Дайте мне письмо, и я пошлю его по почте.
Хромоножка Люси оперлась на свой костыль и взглянула на меня через плечо:
— Я должна передать ему письмо только из рук в руки.
— Написать ему об этом?
— Напишите, что я его ненавижу, — и вы скажете правду.
— Да-да, но как же насчет письма?..
— Если он хочет получить это письмо, он должен вернуться сюда и взять его у меня.
С этими словами она заковыляла к Коббс-Голлу. Сыскная лихорадка лишила меня всякого достоинства. Я поспешил вслед за нею и приложил все усилия, чтоб заставить ее разговориться. Напрасно! К несчастью, я был мужчиной, и Хромоножке Люси доставляло удовольствие разочаровывать меня. В тот же день, попозднее, я попытал счастья у ее матери. Добрая миссис Йолланд могла только всплакнуть и посоветовала извлечь капельку утешения из голландской бутылочки. Я нашел рыбака на берегу. Он сказал, что дело путаное, и продолжал чинить сеть. Ни отец, ни мать не знали больше меня самого. Оставалось испробовать последнее средство — написать с утренней почтой мистеру Фрэнклину Блэку.
Предоставляю вам судить, с каким нетерпением поджидал я почтальона во вторник утром. Он мне принес два письма. Одно от Пенелопы (у меня едва хватило терпения его прочесть), сообщавшей мне, что миледи и мисс Рэчел благополучно прибыли в Лондон. Другое — от мистера Джефко, с известием, что сын его хозяина уже уехал из Англии.
Приехав в столицу, мистер Фрэнклин, как оказывается, отправился прямо к отцу. Он явился не совсем кстати. Мистер Блэк-старший с головой ушел в свои депутатские дела в нижней палате и забавлялся дома в этот вечер любимой парламентской игрой — составлением записок, которые они именуют «частным биллем». Сам мистер Джефко проводил мистера Фрэнклина в кабинет отца.
«Любезный Фрэнклин, что заставило тебя так неожиданно ко мне явиться? Не случилось ли чего дурного?»
«Да. Случилось дурное с Рэчел, и я чрезвычайно огорчен».
«С прискорбием слышу это. Но у меня нет сейчас времени выслушивать тебя».
«А когда вы сможете меня выслушать?»
«Милый мой мальчик, не стану тебя обманывать. Я смогу выслушать тебя по окончании этой сессии, ни на минуту раньше. Спокойной ночи!»
«Благодарю вас, сэр, спокойной ночи!»
Таков был разговор в кабинете, переданный мне мистером Джефко. Разговор вне кабинета был еще короче.
«Джефко, посмотрите, когда отходит завтрашний поезд, приуроченный к пароходу на континент?»
«В шесть часов утра, мистер Фрэнклин».
«Велите разбудить меня в пять».
«Едете за границу, сэр?»
«Еду, Джефко, куда железные дороги увезут меня».
«Прикажете доложить вашему батюшке, сэр?»
«Да, доложите ему по окончании сессии».
На следующее утро мистер Фрэнклин отправился за границу. В какое именно место ехал он, никто, — не исключая и его самого, — отгадать не мог. Может быть, мы получим от него первое известие из Европы, Азии, Африки или Америки. По мнению мистера Джефко, он мог находиться в любой из четырех стран света.
Весть об отъезде мистера Фрэнклина в субботу утром и весть о прибытии миледи в Лондон с мисс Рэчел в понедельник дошли до меня, как вам известно, во вторник. Наступила среда и не принесла ничего нового. Четверг преподнес вторую пачку новостей от Пенелопы.
Дочь моя сообщала, что к ее барышне пригласили какого-то знаменитого лондонского доктора и что он получил гинею за то, что посоветовал развлекать ее. Цветочные выставки, оперы, балы — множество веселья предстояло в будущем, и мисс Рэчел, к удивлению ее матери, с жаром погрузилась во все это. Явился с визитом мистер Годфри; по всей видимости, он по-прежнему был влюблен в кузину, несмотря на прием, оказанный ему, когда он попробовал счастья в день ее рождения. К величайшему сожалению Пенелопы, на этот раз его приняли очень любезно, и он тут же вписал имя мисс Рэчел в членский список комитета дамской благотворительности. Моя госпожа, по словам Пенелопы, была очень расстроена и имела две продолжительные беседы со своим стряпчим. Дальше следовали кое-какие рассуждения относительно одной бедной родственницы, некоей мисс Клак — той самой, о которой я упоминал при — описании обеда в день рождения; она сидела возле мистера Годфри и оказалась большим знатоком шампанского. Пенелопа выражала удивление, что мисс Клак все еще не явилась с визитом. Наверное, она скоро привяжется к миледи, по обыкновению… и так далее, в том же роде, как это принято у женщин — отпускать шпильки друг другу и словесно и письменно. Об этом не стоило бы упоминать, если бы не одно обстоятельство. Я слышал, что, расставшись со мной, вы перейдете к мисс Клак. Если это так, окажите мне милость, не верьте ни единому ее слову, когда она станет говорить о вашем нижайшем слуге.
