Чингиз Абдулаев - Один раз в миллениум
— Меня дома просто убьют! — неожиданно вспомнил Бозин. — Я обещал жене вернуться сегодня пораньше. У нее были билеты в театр. Кажется, из-за вас, Халупович, у меня дома будет скандал.
— Я достану вам билеты на другой спектакль, — предложил Эдуард Леонидович.
— Дача взятки должностному лицу, — пошутил Бозин. — Если сможете, достаньте билеты в Ленком. Я уже давно там не был, и жена тоже хочет пойти именно
туда. Только учтите, за билеты я заплачу. Иначе не соглашусь.
— Договорились, — улыбнулся Халупович, — вы всегда такой праведник или только в разговоре с бизнесменами?
— Я притворяюсь, — ответил Бозин, — но делаю это настолько успешно, что уже привык к подобной жизни и не собираюсь ее менять.
— У вашей жены хороший вкус, — заметила Линовицкая, — я тоже не была в Ленкоме целую вечность. А вам нравится Ленком? — вдруг спросила она Дронго.
Тот молча пожал плечами.
— Не нравится? — удивилась она.
— Очень нравится, — признался Дронго, — я хожу в этот театр уже лет двадцать пять. Еще со времен первых постановок. Мне очень нравились фильмы их главного режиссера, особенно фильм о бароне Мюнхгаузене. Но последние десять лет я перестал быть большим поклонником его таланта.
— Почему?
— Помните, как он публично сжег свой партбилет? Мне кажется, в этом было нечто люмпенско-шутовское. Что-то театральное, нарочито вызывающее, оскорбившее чувства многих людей, особенно тех, кто получил эти красные корочки в окопах военной поры. Нельзя было устраивать подобную демонстрацию. Нельзя ставить в своем театре «Диктатуру совести», а потом сжигать партбилет. Можно было спокойно выйти из партии, которая не нравится. Но увидев этот балаган, я вдруг понял, почему Православная Церковь когда-то запрещала хоронить актеров на кладбище. Лицедеев хоронили вместе с самоубийцами за кладбищенской оградой. Мне по-прежнему нравятся и их спектакли, и их фильмы. Мне очень нравятся их актеры. Мне, по - человечески, очень симпатичен их главный. Но после случившегося я им меньше верю. Вот такая грустная история.
— У вас своеобразные взгляды, — заметила Линовицкая, — вы полагаете, что человек не может меняться?
— Лоуэлл говорил, что не меняются только дураки и покойники, — улыбнулся Дронго. — Но я не об этом. Мне кажется важно иметь нечто цельное в собственной душе. Своего Бога. От него можно отречься, но над ним нельзя смеяться. Так и собственные убеждения. Они могут измениться, но нельзя ерничать над собственной жизнью.
Дверь открылась, и в кабинет вошел высокий черноусый мужчина с характерным азиатским разрезом глаз. Он был чем-то неуловимо похож на свою сестру. Густые темные брови, четко очерченные скулы, чуть тронутые сединой волосы.
— Здравствуйте, — сказал он, обращаясь к Бозину. — Подполковник Мамаджанов. Я хотел встретиться со следователями, которые проводят расследование убийств.
— Откуда вы знаете про убийства? — спросил Бозин.
— Сестра рассказала, — пояснил подполковник, — я уже вчера знал, что случилось в доме Халуповича, а сегодня, когда приехал сюда, очень беспокоился за сестру, боялся, как бы чего не случилось. И когда я ей позвонил, она рассказала мне, что здесь произошло.
— Да, — подтвердил Бозин, — у нас в здании произошло убийство. Садитесь подполковник. Простите, как вас зовут?
— Можно просто Рамиль, — улыбнулся Мамаджанов.
Он взял стул, уселся на него и затем внимательно посмотрел на сидевших за большим столом людей.
— Вы, очевидно, тот самый частный эксперт, который вчера приходил к моей сестре, — сказал Рамиль, обращаясь к Дронго. — А вы — Халупович? — обратился он к Эдуарду Леонидовичу.
У Линовицкой, которая была в форме сотрудника прокуратуры, он ничего не спросил. Все было и так ясно.
— Да, — несколько обреченно ответил Халупович, — это я. Наверное, вы пришли, чтобы мне отомстить?
— Отомстить? — удивился подполковник. — Почему я должен вам мстить? С какой стати? Вы, наверное, ошиблись.
— Не ошибся, — упрямо ответил Халупович, — вы ведь искали меня. Даже приходили ко мне домой.
— Приходил, — кивнул подполковник, — мне было интересно с вами познакомиться, посмотреть, где вы живете. Сестра рассказывала о вас много интересного.
— Поэтому вы хотели меня убить? — спросил Халупович.
— Я?! — изумился Мамаджанов. — Я хотел вас убить? Вы что-то путаете.
— Ничего я не путаю. Моя секретарша слышала, как вы грозились меня убить. И ваша сестра это подтвердила.
— Что подтвердила? — не понял подполковник. — Она сказала, что я хочу вас убить?
— Не совсем, — решил вмешаться Дронго, — она считала, что это была шутка. Но ваш разговор с сестрой случайно услышала секретарша Халуповича, когда вы грозились его убить.
— Да я пошутил, — немного растерянно произнес Мамаджанов, — я не думал, что нас подслушивают.
— А зачем вы пошли к Халуповичу, если у вас не было никаких планов в отношении его? — поинтересовалась Линовицкая.
— Хотел познакомиться. Ведь он даже не догадывается, как моя сестра его любила. Она готова была отказаться от всего, лишь хотя бы еще раз его увидеть. У нас даже мать на этой почве тяжело заболела. Фариза ждала, а он так и не позвонил.
— Я ничего не знал, — жалобно пролепетал Халупович, — я ничего не знал, честное слово.
— Вероятно, действительно не знали, — согласился Рамиль Мамаджанов, — но от этого ей было не легче. Она не хотела сюда ехать. Боялась разбередить старые раны. Боялась сорваться. Да и поздно уже в ее возрасте начинать все заново. У нее прекрасный муж, она его очень любит. Но потом она все же решила поехать. И когда я узнал, что вечером она встретилась с вами, то поехал к ней в отель. На улице мы разговаривали. Я узнал, что ока с вами увиделась. Она мне говорила, что вы немного изменились, но остались таким же романтичным и благородным. И тогда я в шутку сказал, что мне, наверное, нужно вас убить, чтобы она избавилась наконец от своего чувства к вам. Но убивать вас, конечно, у меня и в мыслях не было. Неужели вы можете думать, что я способен на такое?
— Зачем же тогда вы пришли ко мне на Тверскую?
— Фариза сказала мне, где находится ваш дом, а я знаю Москву неплохо, много раз сюда приезжал, учился здесь. Поэтому найти ваш дом было нетрудно. Но в квартиру меня не пустили. Когда я позвонил в дверь, ответила какая-то женщина. Голос у нее был немолодой. Я спросил Эдуарда Леонидовича, но она сказала, что вы уехали. Дверь она мне не открыла, и я еще подумал, что она меня обманывает. Я понимал, что это не ваша жена, вы же не станете встречаться в присутствии своей жены с бывшими возлюбленными. Я спросил женщину, кто она такая, и она ответила, что домработница. Тогда я немного успокоился и поверил. Вряд ли такой известный бизнесмен, как вы, стал бы прятаться и посылать на переговоры домработницу. Тем более, что я был в форме и никто не мог знать, что я брат Фаризы. Обычно вид человека в форме действует на людей, и они открывают двери даже тогда, когда этого нельзя делать ни при каких обстоятельствах.
