Филлис Джеймс - Маяк
— Конечно, нет, Милли. А где стояла тележка, когда ты была у себя в комнате?
— А я ее на дворе оставила, а то нет, что ли?
— И записка доктора Шпайделя по-прежнему была в почтовой сумке?
— Наверно, была, а как же? Иначе как бы я ее передала, если б не была?
— Когда же ты это сделала?
Милли не ответила. Кейт продолжала опрос:
— Что случилось после того, как ты переоделась? Куда ты потом отправилась?
— Ну ладно. Я поехала Джаго повидать. Я знала, что он сегодня утром катер должен в море выводить, двигатель проверить, а я хотела с ним поехать. Так что я поехала к коттеджу «У пристани». Он дал мне кружку чаю и печенье какое-то.
— Ты поехала на автотележке?
— Ага, точно. На тележке. Поехала на тележке и оставила ее на набережной, пока с Джаго у него в коттедже разговаривала.
Тут снова вступила миссис Бербридж:
— А тебе не пришло в голову, Милли, что в этом конверте могло быть что-то срочное и что доктор Шпайдель полагал, что ты передашь его на обратном пути в Большой дом?
— Так он же не сказал ничего, что это срочное. Да и вовсе не срочное это было, а то нет, что ли? Встреча же была на восемь часов сегодня утром! — Все молчали. Милли произнесла: — Ох, черт!
— Значит, ты прочла записку? — спросила Кейт.
— Может, и прочла. Да ладно, прочла. Ну, я хочу сказать, она же не запечатана была. Зачем он ее незапечатанной оставляет, если не хочет, чтоб ее другие читали? Нельзя человека к суду привлечь за то, что он записки читает.
— Нет, Милли, нельзя, — сказал Дэлглиш. — Но смерть мистера Оливера может привести нас в суд, и, если это случится, ты, вероятно, станешь одним из свидетелей. Ты понимаешь, как важно будет говорить в суде правду. Ты ведь будешь говорить под клятвой. Если ты сейчас станешь нам лгать, тебе потом может быть очень трудно. Так, значит, ты прочла записку?
— Ага. Да я ведь сказала. Я ее прочла.
— А ты говорила мистеру Тэмлину, что ты ее прочла?
Наступила долгая пауза. Потом Милли ответила:
— Ага, говорила.
— И что он сказал?
— Да ничего он не сказал. Я чего хочу сказать, он ничего не сказал про встречу эту. Велел мне взять да прямо сейчас отвезти записку мистеру Оливеру.
— А потом?
— Ну я села за руль — а то нет, что ли? — и поехала в Перегрин-коттедж. Никого там не увидела, так что положила конверт в почтовый ящик на крыльце. Так что если он ее не забрал, я б так сказала, что она все еще там и есть. Мне слышно было, как мисс Оливер разговаривает с кем-то в гостиной, только мне не хотелось ей записку передавать. Она воображала, больно много о себе понимает, и злая как собака, а записка все равно не для нее была. Так что я ее в ящик опустила. Доктор Шпайдель сказал, чтоб я ее мистеру Оливеру отдала, я и отдала бы, если б его увидала. А так, я села в тележку и вернулась в Большой дом, помочь миссис Планкетт с обедом.
— Спасибо, Милли, — сказал Дэлглиш. — Ты нам очень помогла. Ты уверена, что тебе больше нечего сказать такого, что нам полезно было бы знать? Что-нибудь, что ты делала или говорила или что тебе говорили?
И вдруг Милли стала кричать:
— И зачем я только взяла эту е… эту чертову записку? Зачем я ее не порвала?! — Она повернулась к миссис Бербридж и теперь кричала на нее: — А вам нисколько не жалко, что он умер! Никому из вас не жалко! Вы все хотели выгнать его с острова, это и дураку ясно было. А мне он нравился. Он хороший был для меня. Мы с ним на прогулки ходили. Мы с ним… — Ее голос вдруг понизился до сердитого шепота: — Мы с ним были друзья.
В последовавшей за этим тишине Дэлглиш мягко спросил:
— Когда же началась ваша дружба, Милли?
— Когда он здесь прошлый раз был — в июле, что ли? Это очень скоро случилось после того, как Джаго меня на остров привез. Вот когда мы с ним познакомились.
Во время новой долгой паузы Дэлглиш видел, как сметливый взгляд Милли перебегает с одного лица на другое. Она швырнула им свою словесную бомбу и была удовлетворена, а может быть, и слегка напутана непредсказуемыми последствиями взрыва. Она могла почувствовать силу реакции по воцарившемуся в тот же миг молчанию и по обеспокоенно нахмуренному лицу миссис Бербридж.
Миссис Бербридж нарушила молчание, и в голосе ее звучали суровые нотки:
— Значит, вот чем ты занималась по утрам, когда мне надо было, чтобы ты проверяла белье! Ты говорила, что ходишь гулять. Я думала, ты у Джаго, в коттедже «У пристани».
— Ага. Какой-то раз — у Джаго, а то нет, что ли? А другие разы я с мистером Оливером виделась. Я же говорила — гулять хожу, вот и ходила на прогулку. С мистером Оливером. И ничего плохого в этом нету.
— Но, Милли! Я же говорила тебе, когда ты приехала к нам на остров, что ты не должна беспокоить гостей. Они приезжают сюда, чтобы найти покой и уединение. Особенно мистер Оливер.
— А кто сказал, что я его беспокоила? Никто ему не навязывался. Ему нравилось со мной видеться, он сам это говорил.
Дэлглиш не прерывал миссис Бербридж. Пока что она делала за него его работу, и к тому же неплохо. На ее щеках снова вспыхнули два не идущих ей красных пятна, но голос звучал вполне решительно:
— Милли, он что, пытался… так сказать… заняться с тобой любовью?
Реакция Милли была абсолютно драматической. Милли закричала от возмущения:
— Это отвратительно! Вот уж точно нет! Он же старый! Он еще старше, чем мистер Мэйкрофт. Грязь какая! Ничего подобного не было. Он до меня даже не дотронулся ни разу. Вы что хотите сказать, что он извращенец какой-нибудь или еще кто? Думаете, он был педо?
К всеобщему изумлению, ее перебил Бентон. В его юношеском голосе звучали нотки веселого недоумения и здравого смысла.
— Он никак не мог быть педофилом, Милли, ты ведь уже не ребенок. Но некоторые пожилые люди иногда влюбляются в молодых девушек. Помнишь того старого богатого американца — о нем много газеты писали на прошлой неделе? Он четыре раза женился на молоденьких, они все с ним развелись и стали очень богаты, а теперь он женился на пятой.
— Ага, я читала. Я думаю, это прям грязь какая-то. Мистер Оливер был не такой.
— Мы уверены, что он таким не был, Милли, — сказал Дэлглиш. — Но нас интересует все, что ты можешь о нем рассказать. Когда человек умирает при загадочных обстоятельствах, очень полезно бывает узнать, что он чувствовал, был ли обеспокоен чем-нибудь или расстроен, может быть, кого-то боялся. Нам представляется, что ты, вполне вероятно, знала мистера Оливера лучше, чем кто-нибудь другой на острове Кум, кроме его дочери и мистера Тремлетта.
— Так чего вы у них не спросите?
— Мы спрашивали. А теперь спрашиваем тебя.
