Энн Перри - Смерть в Поместье Дьявола
Балантайн вспомнил свои последние недели свободы, перед тем как он попросил у отца Огасты ее руки. Он, разумеется, знал, к чему все идет, но получал огромное удовольствие, играя с идеей, что он вовсе и не обязан это делать, смаковал другие варианты, которые он так и не реализовал, хотя, наверное, мог.
Он вновь поймал взгляд Росса. Они отлично понимали друг друга.
— Я полагаю, Кристина очень опечалена его гибелью, — скорее, генерал констатировал факт, а не задавал вопрос. Он исходил из напряженности, которую видел в дочери. Она терпеть не могла траура и переживала по-своему.
— Не так, чтобы очень, хотя он ей нравился, — ответил Росс. Отвернулся, лицо его закаменело. — Ей многие нравятся, — добавил он.
Балантайн почувствовал, как выступает пот. Нравятся? Эвфемизм, заменяющий более грубое слово, более развратное? Или это всплеск чувств к Шарлотте, физическое желание, от воспоминания о котором полыхнуло лицо, вызвали отвратительные мысли о Кристине? Ее раздирала страсть, но без любви?
Балантайн посмотрел на Росса, потом повернулся к камину. Как он и отмечал ранее, лицо у зятя замкнутое, он бы сказал, волевое; если бы не столь беззащитный рот… Вторгаться в его эмоции непростительно.
В этот момент генерал верил, что понимает ту мысль, которую никогда не озвучил бы Росс: Кристина блудница. Как он это выяснил, Балантайн, конечно, знать не мог. Возможно, Росс ожидал от нее слишком многого: зрелости, деликатности, на которую та оказалась неспособной. Возможно, сравнивал Кристину с Еленой Доран. Ошибка — нельзя сравнивать одну женщину с другой. И, однако, дорогой Боже, как это легко сделать, когда ты любил! Разве он сам не хранил это яркое и болезненное воспоминание о глазах Шарлотты, когда она смотрела на него; разве не сравнивал он эти глаза с другими, мучая себя?
Он должен думать о Кристине. Кристина, выйдя замуж, находилась в смятении, не зная, чем не угодила Россу. Мужчина должен учить женщину осторожно, ему нельзя торопиться, она должна освоиться в совершенно новой жизни… физически… мысль остановилась. Для Кристины все было внове? Генерал вернулся ко времени убийств на Калландер-сквер, к тому, что Огаста отказывалась обсуждать. Она тогда многое взяла на себя, со всем справилась… и ничего ему не говорила.
Кристина искала других мужчин, чтобы убедиться, что она желанна, поскольку муж, которого она любила, отверг ее, отгородился от нее? Или она тщеславная и аморальная женщина, для которой одного мужчины мало?
Но, каким бы ни было желание, разумеется, верность…
А какую верность он, генерал Балантайн, хранил Огасте? Только осознание, что он навредит Шарлотте, удержало его вчера, не позволило прикоснуться к ней, обнять ее и… И что? Да всё! Он руководствовался исключительно эгоистичными чувствами, остановил его только страх: он боялся увидеть в глазах Шарлотты отказ, ужас, который охватил бы ее, когда она поняла бы его чувства. Об Огасте он не думал вовсе.
И это еще не все. Шарлотта, конечно же, получила бы сильнейшую душевную травму, узнав, какую бурю она подняла в его душе. Он бы ее потерял. Она бы никогда больше не пришла на Калландер-сквер, не осталась бы наедине даже ради дружеской беседы. Она посчитала бы его нелепым? Или, хуже того, жалким? Балантайн отшвырнул эту мысль. В любви нет ничего абсурдного.
Но как же Кристина? Она унаследовала от него предательскую страсть? Он никогда не говорил с ней о верности или скромности, оставляя это дело Огасте. Материнский долг — проинструктировать дочь о том, как надобно вести себя после замужества. С его стороны такое граничило с неприличием, вызвав бы только раздражение.
Генерал мог поговорить о добродетельности… просто о моральных нормах. Однако не сделал этого. Может, он в большом долгу перед Кристиной? И только небу известно, в каком перед Аланом Россом!.. Балантайн поднял глаза и наткнулся на взгляд Росса, ожидающего, пока он оторвется от своих мыслей. Мог Алан представить себе, о чем он думал?
— Она знала Аделу Поумрой, — эти слова Росс произнес с легкой усмешкой, которая поставила его в тупик.
Эти имя и фамилия ничего Балантайну не говорили.
— Аделу Поумрой? — повторил он.
— Жену последнего мужчины, которого убили в Акре… учителя, — объяснил Росс.
— Ох… — Генерал на мгновение задумался. — Как Кристина могла познакомиться с женой учителя?
— Она красивая женщина, — ответил Росс с болью в голосе. — И скучающая. Я думаю, она пыталась развлечься… — он неопределенно махнул рукой, — в более широкой компании.
И что это означало? Тысячи женщин время от времени скучали. Но нельзя расширять социальный круг только потому, что ты очень красивая и тебе хочется… Тогда Адела Поумрой — еще одна блудница? Если это так, почему убили Эрнеста Поумроя? Вроде бы убить должны были Аделу. И Берти Эстли… он был любовником Аделы? И как связан с ними тот врач?
Они стали жертвами одного психа? Или, возможно, одно из преступлений подогнали под остальные — прекрасная возможность для того, чтобы унаследовать титул и состояние… или избавиться от зануды-мужа, или… (тут генерала прошиб пот) …отомстить тому, кто оброгатил хозяина одной постели, одного дома?
— А как выглядит жена врача? — спросил Балантайн внезапно осипшим голосом.
Росс отвернулся.
— Понятия не имею. А что?
Лицо генерала не выражало никаких эмоций.
— Просто спросил. Вдруг пришло в голову. — Он отогнал свою мысль, недостойную такого человека.
Росс предложил гостю хереса, но тот отказался. Вино бы его не согрело. Он обратил внимание, что и Росс пить не стал. Как давно он раскрыл для себя сущность Кристины? Алан не мог этого знать, когда женился на ней. Осознание приходило медленно, накапливая боль? Или все открылась внезапно, как ножевая рана?
Генерал взглянул на лицо Росса. Конечно же, зять не мог затрагивать данную тему. Это сугубо личное горе, и о чем бы ни догадывался Балантайн, он должен молчать. Не мог позволить Россу узнать — даже на мгновение, — какие пришли к нему мысли.
Ему хотелось убежать, перенестись в какую-то воображаемую землю, где он мог быть с Шарлоттой, говорить с ней, видеть ее лицо, прикасаться к ней, разделять многое и многое, даже всё…
Несомненно, и Алан хотел бы очутиться в таком месте, с кем-нибудь чистым и милосердным. Но он понимал, в чем его долг, и пока ему доставало мужества исполнять его.
Балантайн застыл, как изваяние, лихорадочно подыскивая нужные слова, чтобы показать Россу, что тот не один. Он не жалел Алана, нет, — безмерно им восхищался, может, даже любил, насколько один мужчина может любить другого. Но слова не находились; ни одно из них не могло выразить всей глубины его боли.
