Чернее чёрного. Весы Фемиды - Марш Найо

— В этом уверен не только я, в этом убеждён весь мой народ. Это одна из причин, почему меня опять единогласно выбрали главой государства.

Бумер вытянул крупную, прекрасной формы руку, и положил еe Аллену на колено.

— Ты был и остаёшься моим добрым другом, — сказал он. — У Дэвидсона мы были весьма близки. Остались мы близки и когда я выбрал право и стал обедать в Темпле. Мы близки до сих пор. Но вещи, о которых мы говорим, касаются моего цвета кожи и моей расы. Я чёрный. Прошу тебя, не пытайся меня понять; старайся принимать меня таким, как есть, мой дорогой Рори.

Единственное, что мог ответить на эту просьбу Аллен:

— Это не так просто.

— Почему?

— Если я скажу, что боюсь за тебя, это будет значить, что я тебя не понимаю, то есть именно то, чего ты не хочешь слышать. Тогда мне придётся вернуться к роли твердолобого полицейского, которому выпала нелёгкая миссия. Я не состою в Особом отделе, но мои коллеги попросили сделать все, что смогу. Подумай, их работа высокоспециализирована и очень нелегка, но будет ещe вдвое тяжелее, если ты откажешься с ними сотрудничать. Если, например, по пути на какой-нибудь приём сменишь маршрут, или ни кому не говоря ни слова отправишься на прогулку по Кенсингтон Гарденс. Говорю тебе это откровенно и прямо, как есть: если тебя убьют, кое-кому в Особом отделе это выйдет боком, весь отдел получит плохую репутацию в самых высоких кругах, а вековая репутация Англии как страны, где не бывает политических убийств, рухнет. Как видишь, я говорю не только про полицию.

— Полиция должна служить людям, — начал Бумер и вдруг запнулся.

— Ты хочешь сказать, что мы должны знать известные границы? — вежливо спросил Аллен.

Бумер заходил по комнате. Аллен встал.

— У тебя удивительный талант подсунуть человеку слова, которые тот вовсе не хотел говорить, — возмущался Бумер. — Я это заметил ещe в добрые старые времена у Дэвидсона.

— Должно быть, я был невыносимым типом, — заметил Аллен. Школа Дэвидсона уже начинала действовать ему на нервы, и вдруг оказалось, что больше говорить не о чем. — Я отнял у вашего превосходительства слишком много времени. Простите меня. — Умолкнув, он стал ждать, когда с ним распрощаются.

Бумер грустно взглянул на него.

— Но мы же обедаем вместе, — сказал он. — Мы договорились. Все уже устроено.

— Благодарю вас за любезность, ваше превосходительство, но сейчас только одиннадцать часов. Мне пока где-то подождать?

Он запнулся. В налитых кровью глазах сверкнули слезы. Бумер с неимоверным достоинством заявил:

— Ты меня огорчаешь.

— Сожалею.

— Я был так рад, что ты приехал. А теперь все пошло к черту и ты мне говоришь «ваше превосходительство».

У Аллена дрогнули уголки губ, но одновременно он ощутил нечто совершенно иное — сочувствие. Он понимал, что совершенно не прав. Президент Нгомбваны отнюдь не был невинным ребёнком. Это жестокий, могучий, а когда нужно — и безжалостный диктатор: правда, нужно добавить, что не забывший друзей. К тому же исключительно восприимчивый." — И смешной, подумал Аллен, силясь погасить улыбку. — Просто с ума сойти, при всем при этом ещe и смешной!"

— А! — тут же воскликнул президент. — Ты смеёшься! Мой дорогой Рори, ты смеёшься, — и сам бурно расхохотался во весь голос. — Это уже чересчур! Понимаю, очень смешно! О чем собственно речь? Ни о чем! Послушай: я буду хорошим мальчиком. Буду хорошо себя вести. Скажи своим приятелям из Особого отдела, что я не убегу, пока они не попрячутся за олеандрами и не переоденутся модистками. Ну что, ты доволен?

— Я просто очарован, — сказал Аллен. — Если ты серьёзно.

— Ну разумеется. Увидишь. Я буду воплощением приличий. Повсюду, — добавил он, — где ответственность будет лежать на них. То есть на территории Соединённого Королевства. Идёт?

— Идёт.

— И больше мне не говори «превосходительство». Ладно? По крайней мере не тогда, когда мы будем tete-a-tete, — добавил Бумер, не моргнув глазом. — Как сейчас.

— Как сейчас — идёт, — согласился Аллен и они энергично ударили по рукам.

Час, оставшийся до обеда с президентом, Аллен решил провести в поездке по городу. Потом в зале вновь появился элегантный адьютант. На обратном пути Аллен разглядывал сквозь французские окна сад, ослеплявший огненно-красными цветами, среди которых живописно били несколько фонтанов. За струями воды, переливавшейся всеми цветами радуги, на равных расстояниях маячили неподвижные фигуры в мундирах.

Аллен остановился.

— Прекрасный сад, — заметил он.

— Да? — улыбнулся адьютант. Цветные отблески из сада отражались на его сверкающих чёрных щеках и скулах. — Вам нравится? Президент очень его любит.

И тут же дал понять, что пора идти.

— Пойдёмте?

Аллен молча зашагал по коридору.

За фонтанами маршировал по саду отряд вооружённых гвардейцев в роскошных мундирах. За россыпью водяных брызг он их отчётливо разглядеть не мог, но видел как строились солдаты, которых они пришли сменять.

— Смена караула? — спросил Аллен.

— Да, это чисто церемониальные подразделения.

— В самом деле?

— Как перед Букингемским дворцом, — пояснил адьютант.

— Угу, — кивнул Аллен.

Пройдя через обширную приёмную, они спустились по лестнице между рядами возбуждавшей невольное уважение стражи.

— И это тоже чисто церемониальное подразделение? — рискнул спросить Аллен.

— Разумеется, — заверил адьютант.

Стражники были вооружены если не до зубов, то по крайней мере по пояс современным и исключительно эффективным оружием.

— Весьма разумная предусмотрительность, — вежливо заметил Аллен.

— Президент будет рад узнать ваше мнение, — заверил адьютант, и они вышли в удушающую жару.

Перед воротами уже ожидал президентский «роллс», украшенный нгомбванскими гербами и президентским штандартом (что было, между прочим, неверно, поскольку в нем не собирался ехать президент). Аллена поместили на заднее сиденье, адьютант сел впереди. В машине работал кондиционер, окна были закрыты. Аллен подумал:

«Если я ехал когда-нибудь в абсолютно непробиваемом автомобиле, так это сейчас.»

Ему пришло в голову, что в нгомбванских службах безопасности явно существуют силы, имеющие на президента большее влияние, чем смог — и то благодаря воспоминаниям про времена у Дэвидсона — добиться он.

Сопровождали их два непроницаемых элегантных мотоциклиста на сверкающих ухоженных машинах.

«Почему таких типов, где бы ты их не встретил, отличает столь бросающаяся в глаза тупость?» — думал Аллен.

Автомобиль мчался по немилосердно раскалённым улицам, полным людей. Аллен хвалил большие белые здания: Дворец культуры, Дворец справедливости, ратушу, публичную библиотеку. Адьютант принимал его комплименты с заметной благосклонностью.

— Да, — согласился он. — Очень красивые здания. Все совершенно новые. Построены за время правления нашего президента.

На улицах кишела толпа, но перед их эскортом расступалась, как Красное море перед Моисеем. Люди глазели на них издалека. Когда они сворачивали вправо и на миг их задержала проезжавшая автомашина, шофёр, не поворачивая головы, прокричал еe водителю нечто такое, что того явно перепугало.

Благодаря жене-художнице Аллен любую сцену видел словно двояким взглядом. Как хорошо обученный полицейский автоматически искал в ней нечто необычное. Как человек чувствительный, привыкший к манере восприятия своей жены, искал гармонии. Теперь, когда его окружало море круглых чёрных голов, которые покачивались, сновали взад-вперёд, рассеивались и снова собирались в ослепительном солнечном свете, он видел эту сцену, как бы еe нарисовала жена. В городе было немало старых, но свежевыкрашенных зданий. Его внимание привлекло одно их них, где ещe шли работы. Через свежую побелку просвечивали буквы старой надписи:

На ступенях перед зданием колыхалась пёстрая толпа, и Аллен стал прикидывать, как бы Трой расставила этих чернокожих, чтобы картина зазвучала. Ей бы пришлось найти центральную фигуру, какое-то яркое пятно, и подчинить ему все остальное.