Морис Леблан - Последние похождения Арсена Люпэна. Часть I: Двойная жизнь Арсена Люпэна
— Но с кем был тот господин? В каком качестве он с вами разговаривал?
— Этого я не знаю.
Гурель забеспокоился. Все это казалось ему довольно странным.
— У вас есть ключ?
— Нет, господин Кессельбах заказал особые ключи.
— Пойдемте-ка туда, посмотрим.
Он стал яростно звонить в дверь. Ответом была тишина. Он собрался уже повернуть обратно, как вдруг склонился и торопливо прижался ухом к замочной скважине.
— Послушайте… Кажется… Ну да, слышно явственно… Кто-то стонет…
Он с силой ударил в дверь кулаком.
— Однако, мсье, вы не имеете права…
— Это я не имею права?!
Он заколотил в дверь изо всех сил, но все было напрасно.
— Слесаря! Побыстрее!
Гостиничный слуга кинулся исполнять приказ. Гурель расхаживал из стороны в сторону, шумя, но ни на что не решаясь. Слуги с разных этажей собирались кучками. К ним спешили служащие администрации, конторы.
— Разве нельзя, — воскликнул наконец Гурель, — войти туда через соседние помещения? Они ведь сообщаются с апартаментом?
— Да, но двери между ними всегда заперты на засовы, с обеих сторон.
— Тогда мне надо позвонить в Сюрте, — заявил бригадир, для которого, несомненно, не было иного спасения, кроме как в лице начальства.
— И в комиссариат полиции, — заметил кто-то.
— Можно и туда, — ответил он тоном человека, которого такая формальность мало занимала.
Когда Гурель вернулся, слесарь пробовал открыть дверь ключами из большой связки. Последний из них и привел в действие замок. Гурель торопливо вошел.
Он бросился туда, откуда доносились стоны, и наткнулся на секретаря Чемпэна и слугу Эдвардса. Один из них, Чемпэн, терпеливыми усилиями сумел ослабить узлы кляпа и издавал приглушенные крики. Другой, казалось, спал.
Их освободили. Гурель был в растерянности.
— А господин Кессельбах?
Он двинулся дальше. Господин Кессельбах сидел в кресле, привязанный к его спинке, уронив голову на грудь.
— Он, вероятно, в обмороке, — сказал Гурель, подойдя. — Попытки порвать узы лишили его последних сил.
Он быстро разрезал веревки, стягивавшие плечи. Торс сразу упал вперед. Гурель охватил его обеими руками, но тут же отпрянул с криком:
— Да он же мертв! Смотрите… Руки — как лед… И глаза…
Кто-то несмело предположил:
— Может быть, кровоизлияние… Лопнул сосуд…
— Правда, на нем нет раны. Естественная кончина.
Тело положили на диван, одежду на нем расстегнули. И на белой сорочке стали видны красные пятна. Когда ткань раздвинули, все заметили на уровне сердца крохотную ранку, из которой еще текла кровь. К рубахе булавкой была приколота визитная карточка, тоже в крови.
Гурель наклонился над нею. Это была визитная карточка Арсена Люпэна.
Полицейский выпрямился с решительным, властным видом.
— Убийство!.. Арсен Люпэн!.. Всем выйти из помещения! Никому не оставаться в салоне или в комнате! Этих господ — отнести и оказать им помощь в другом месте. Выйти всем и не прикасаться ни к чему. Сейчас явится шеф!
IV
Арсен Люпэн!
Гурель повторял эти два роковых слова в полном оцепенении. Они звучали в его душе, как погребальный звон. Арсен Люпэн! Король бандитов! Верховный авторитет среди авантюристов! Можно ли было такое себе представить!
— Ну, нет, не может быть, — прошептал он. — Потому что этот человек мертв!
Только вот… Действительно ли он мертв?
Арсен Люпэн!
Стоя возле трупа, Гурель был ошеломлен, сбит с толку. Он вертел в руках визитную карточку с таким страхом, будто получил вызов от призрака. Арсен Люпэн! Что теперь делать? Действовать? Начинать борьбу собственными средствами? Нет, нет… Лучше подождать… При столкновении с таким противником ошибки неизбежны… И затем, разве сейчас не должен прибыть шеф?
Прибудет шеф! Вся психология Гуреля сводилась к этой короткой фразе. Умелый и предусмотрительный, наделенный мужеством, опытом и геркулесовой силой, он был из тех, кто устремляется вперед лишь тогда, когда им показывают направление, и хорошо делают только то, что им велят. И недостаток собственной инициативы у Гуреля безмерно возрос с тех пор, как господин Ленорман занял место господина Дюдуа во главе Сюрте. Господин Ленорман — вот это был шеф! С ним можно было быть всегда уверенным, что ты — на верном пути. До того уверенным, что Гурель неизменно надолго застревал на месте, не получив от шефа должного толчка.
Но шеф вот-вот должен был явиться! Глядя на часы, Гурель высчитывал время этого прибытия. Лишь бы раньше не появился полицейский комиссар, которого уже, конечно, предупредили; либо следователь прокуратуры и судебно-медицинский эксперт не принялись некстати возиться здесь до того, как сам шеф сможет составить себе представление об основных обстоятельствах дела.
— Ну что, Гурель, о чем замечтался?
— Шеф!
Господин Ленорман был человеком еще молодым, если судить по выражению его лица, по глазам, живо сверкавшим из-за стекол очков. Но это был почти старец, если принять во внимание сгорбленную спину, иссохшую желто-восковую кожу, седеющие бороду и волосы и весь его вид — болезненный, надломленный, неуверенный. Он прожил трудную жизнь в колониальных владениях Франции в качестве правительственного комиссара, на самых опасных постах. Приобрел там лихорадку, неукротимую энергию, столь противоречащую его физическому состоянию, привычку жить в одиночестве, говорить мало и действовать в тишине, плюс — некоторую нелюдимость. И к пятидесяти пяти годам — вследствие нашумевшего дела пяти испанцев из Бискры — заслуженную, широкую известность. Справедливость восторжествовала, и его назначили вначале на важную должность в Бордо, потом заместителем шефа в Париже и наконец, после кончины господина Дюдуа, шефом Сюрте. И на каждом из этих постов он проявил редкую изобретательность в работе, большие способности, оригинальные и невиданные дотоле качества; в частности, он добился таких ярких и недвусмысленных успехов в разрешении четырех или пяти последних скандальных историй, взволновавших общество, что его сравнивали с целым рядом наиболее прославленных блюстителей закона прошлого. Что касается Гуреля, у того сомнений не было. Любимец шефа, высоко ценившего его за чистоту души и исполнительность, он ставил господина Ленормана превыше всего на свете. Шеф был для него самим богом, идолом, который не ошибается никогда.
В тот день господин Ленорман выглядел особенно утомленным. Он устало опустился на стул, распахнул полы своего редингота — старомодного сюртука, получившего широкую известность благодаря несовременному покрою и оливковому цвету, развязал коричневый, не менее знаменитый шарф и тихо вымолвил: «Рассказывай».
