Элен Макклой - Две трети призрака
Амос медленно встал, нащупал халат, шлепанцы, долго изучал свое лицо в зеркале.
Большие грустные глаза, как у заблудившейся собаки, подумал он с горечью. Складки в уголках рта выдают затаенное страдание. Редкая поросль пестрой бороды милосердно скрывает едва намеченный подбородок. Неудивительно, что Мэг Веси с ним нянчится.
Она из тех женщин, которые любят возиться с несчастненькими. Ну разве, глядя на него, скажешь, что он один из самых знаменитых писателей современности? Интересно, были ли разочарованы его поклонники, когда обнаружили, что создатель образов настоящих мужчин, перешагивающих через похищения, кровосмешения и пытки, обладает такой негероической внешностью?
Неожиданно пришедшее на ум сравнение утешило его — автопортрет Ван Гога. Вот на кого он похож. Гений в болезненном обличье. При мысли о гении Амос горько усмехнулся.
Тяжело вздохнув, он пошел на кухню, достал из холодильника банку апельсинового сока, сварил кофе. Выпил сначала холодного, потом горячего. Я всегда один… но с Верой мое одиночество будет еще ужаснее. Она не приедет сюда, я не позволю.
Внезапно Амоса охватило отвращение к самому себе. Зачем я тут? Зачем ввязался во все это? Ощущение, что он попал в ловушку, усиливалось после каждого успеха. Что скажут Гас и Тони, если сегодня вечером он сообщит им, что решил выйти из игры? Попытаются ли они удержать его?
Все еще в халате и в шлепанцах, Амос подошел к двери, взял воскресные «Таймс» и «Трибюн». Соседей он не стеснялся. Вокруг пять акров леса, так что хоть раздевайся и ходи нагишом. Ну а дом — его выбрал Тони — современный, одноэтажный, со стеклянными стенами. В этой сюрреалистической, неудобной для нормального человека стеклянной коробке Амос чувствовал себя выставленным напоказ и совершенно беззащитным, однако Тони считал, что жилище Амоса Коттла должно быть именно таким, а Амос тогда получил деньги за свой первый фильм… И вот он живет здесь — узником — неподалеку от красивого дома Тони, чтобы Тони мог заодно присмотреть за ним.
…С первой страницы литературного приложения к «Таймс» на Амоса смотрело его собственное лицо. Умно сработано. Этот парень действительно похож на писателя. Амос принялся за рецензию Лептона, и чтение постепенно его успокоило. Наверное, их мистификация все же неплоха, если такой интеллектуал, как Лептон, относится к ней серьезно. А остальные относятся серьезно к Лептону, так что после его похвалы можно продать не меньше сорока тысяч экземпляров второго тиража.
Отложив «Таймс», Амос взялся за «Трибюн». На первой странице он увидел тошнотворно-романтическую чепуху Шэдболта — его фотографию двадцатилетней давности.
Листая газету, Амос обнаружил на четвертой странице небольшую рецензию.
«Страстный пилигрим». Амос Коттл. 450 страниц. Нью-Йорк. «Саттон, Кейн и компания». 3 доллара 75 центов. Рецензент Эммет Эйвери.
Он стал читать:
Мистер Эйвери приобрел известность как автор книги «Похлебка на обед», в которой смело критикует популярные течения в современном романе.
Такое начало насторожило Амоса, как настораживает шорох ползущей змеи. Читать дальше расхотелось, но не читать он уже не мог.
Что может сказать добросовестный рецензент о новой книге усердного, более того, неутомимого мистера Коттла? Только одно: вся скудость и вся мишура современной литературы воплотились в многословной и претенциозной прозе этого неправдоподобно популярного писателя, отлакированные романы которого состряпаны по рецептам иллюстрированных журналов и, как липучка мух, притягивают к себе неискушенных читателей. Да, книги Амоса Коттла покупают и читают, несмотря на то что созданные им герои примитивны, принципы заменены предрассудками, действие от первой надуманной сцены до финального штампа скрипит как несмазанная телега, а его поделки из щепок и штукатурки лишь претендуют на то, чтобы казаться стальными конструкциями.
Единственное, что забавляет в последнем жалком опусе Коттла, — это типографские ошибки, которых тут множество, и все они не менее нелепы, чем, например, «наши Сонные Штаты». Издательству «Саттон, Кейн и компания» можно порекомендовать нанять других корректоров, а так же, как считает по крайней мере один критик, других авторов…
Амос со злостью отшвырнул газету. Черт с ним! Пусть Гас и Тони беспокоятся. Но их такие вещи никогда не огорчают. Гас говорит, что на рецензии никто не обращает внимания. И потом, Амос никогда не отождествлял себя со своими книгами. Но все-таки… Амос удивился своей ярости — ему даже захотелось схватить за горло этого Эммета Эйвери…
Снаружи донеслись какие-то звуки, и Амос испугался. Одиночество, столь необходимое ему для ощущения безопасности, сейчас будет нарушено. Он с беспокойством ждал.
Послышались легкие шаги, и у стеклянной двери возникла гибкая фигура женщины в серых брюках, зеленом свитере и зеленых туфлях. На бледном лице сияла улыбка, ярко-красные губы шевелились, произнося какие-то слова. Амос неохотно подошел к двери и отворил ее.
— Амос!
Женщина обняла его, и ему пришлось ответить на объятие. Их губы встретились. После довольно сдержанного поцелуя он отстранился.
— Фил, Тони знает, куда ты пошла?
— Нет, конечно. Я выгуливаю его боксера. Вот он, я его привязала.
— Черт-те что! В течение двух лет одно и то же каждый раз, когда ты идешь ко мне. Неужели Тони не догадывается?
— Уверена, что нет… Амос, что теперь будет?
— Не знаю, — сказал Амос и опустился на диван.
Связь с Филиппой с самого начала пугала его, но он боялся ей отказать. Кто знает, как бы она тогда настроила Тони? А теперь он боится с ней порвать. После каждой встречи с Тони в нем усиливается чувство вины, а так как видятся они часто, то оно становится невыносимым. Вина рождает страх.
— Скажи, Фил, ты уверена, что Тони ни о чем не догадывается?
— Конечно. Всякий раз, когда речь заходит о тебе, я говорю, что ты противный человек и что твоя писанина не стоит ни гроша. Он мне верит и боится, что ты узнаешь, как я о тебе думаю. Каждый раз он просит меня быть к тебе добрее.
Амос вздохнул.
— Все же мы не очень осмотрительны.
— Не волнуйся, Тони, — засмеялась Филиппа. — Его не меньше, чем нас, беспокоит приезд Веры. Он думает, что ты сорвешься.
— Если с кем и можно спиться, так это с Верой.
Филиппа села рядом с Амосом и прижалась к нему.
— Амос, это правда, что ты лечился?
— Да.
— Тони рассказал мне об этом в пятницу. Почему ты никогда не говорил?
— А зачем?
— Многие мужчины любят поверять свои секреты женщинам. Это сближает. — Филиппа повернула голову, и их глаза встретились. — Почему Вера решила вернуться?
