Кейт Аткинсон - Чуть свет, с собакою вдвоем
Она стояла на площадке, ища мелочь по карманам, и Трейси спросила громче:
— Как ее зовут? Как зовут твою дочь, Келли?
Келли вытянула билетик и ответила:
— Кортни.
— Кортни? — Типичное быдлянское имя — Шантел, Шеннон, Тиффани. Кортни.
Келли развернулась, сжимая билетик в руке.
— Ага, — сказала она. — Кортни. — А потом глянула удивленно, словно у Трейси не все дома. Начала было: — Но она не… — однако двери закрылись, прихлопнув ее слова.
Автобус уехал. Трейси посмотрела вслед. Недоразвитость, а никакие не аденоиды. Накатила паника. Трейси только что купила ребенка. Она стояла не шевелясь, пока теплая и липкая ручонка не заползла в ее ладонь.
— Куда Трейси подевалась? — спросил Грант, разглядывая мониторы. — Как сквозь землю.
Лесли пожала плечами:
— Не знаю. Последи вон за пьяным возле «Бутса», ладно?
* * *— Кто-то ведь должен помочь.
Тилли и сама удивилась, когда заговорила. Да еще так громко. Решительный средний класс. Звучи! Она так и слышала, как ее старая преподавательница по дикции в театральном колледже восклицает: Звучи! Твоя грудная клетка — колокол, Матильда! Фрэнни Эндерсон. Мисс Эндерсон, никак не фамильярнее. Хребет — как шомпол, английский — как прием у королевы. Тилли до сих пор делала упражнения мисс Эндерсон — а-о-у-ар-ай-и-ар — каждое утро, первым делом, еще чаю не выпив. В фулемской квартире, где она жила, стены как бумага — соседи, наверное, считали, что она сбрендила. Больше полувека с тех пор, как Тилли училась на актрису. Все думают, в шестидесятых жизнь только началась, но наивной восемнадцатилетней девчонке из Гулля, прямо со школьной скамьи, кружил голову Лондон пятидесятых. Восемнадцать лет в те времена — моложе нынешних восемнадцати.
В Сохо Тилли делила квартирку с Фиби Марч — теперь, разумеется, дейм[27] Фиби, а если забудешь титул, расплата жестока. В Стратфорде Тилли играла Елену, а Фиби — Гермию[28]; ох, батюшки, это сколько же десятилетий прошло. Начинали-то, понимаешь, на равных, а теперь Фиби играет сплошь английских королев и носит бальные платья да тиары. «Оскары» (за второстепенные роли) и «БАФТЫ»[29] из ушей лезут, а Тилли нарядили в передник и шлепанцы, и она прикидывается мамашей Винса Балкера. Гей-гоп.
Да не очень-то на равных. Отец Тилли торговал свежей рыбой в лавке на Земле Зеленого Имбиря — улочке, чье романтичное название с обстановкой не вязалось, — а Фиби, хоть и называла себя «девчонкой с севера», сама из землевладельцев — их дом возле Молтона проектировал Джон Карр из Йорка[30] — и племянница двоюродной сестры прежнего короля, и у нее огромный дом на Итон-сквер, куда можно сбежать, если в Сохо дела не зададутся. Тилли может таких историй порассказать о Фиби — о дейм Фиби — волосы дыбом встанут.
Мисс Эндерсон, конечно, давным-давно умерла. Она не из тех, кто гниет в могиле, грязь разводит. Вернее всего, стала сушеной мумией, безглазой и сморщенной, а весит не больше ветки сухого папоротника. И по-прежнему отменная дикция.
Тилли понимала, что без толку негодовать, страшную татуированную женщину остановит не она. Слишком стара, слишком толста, слишком медлительна. И напугана. Но кто-то же должен — храбрый кто-нибудь. Мужчина. Мужчины уже не те, что прежде. Если прежде были другие. Она заволновалась, заозиралась посреди торгового центра. Милый боженька, сущая преисподняя. Она бы сюда больше ни ногой, но надо было забрать очки в «Рейнере». Она бы и в первый раз не поехала, но помощница продюсера, славная девочка Падма — индианка, славные девочки теперь сплошь азиатки, — записала ее на прием. «Вот, мисс Скуайрз, еще чем-нибудь нужно помочь?» Какая милая. На свои старые очки Тилли села. Легче легкого. А без очков слепа как крот. Трудно водить древний драндулет, когда ничегошеньки не видать.
И Тилли на столько лет застряла в деревне, что хотелось попасть в город. Хотя, пожалуй, не в этот. В Гилдфорд или Хенли, например, где цивилизация.
На время съемок ее поселили в какой-то глуши. Приглашенная актриса в «Балкере», годичный контракт, в конце ее персонажа убьют, хотя, соглашаясь, она об этом не знала. «Ах, дорогуша, непременно соглашайся, — в один голос твердили ее театральные друзья. — Занятно будет — и подумай, какие деньги!» Деньги — еще бы она не думала про деньги! Нынче она жила только что не впроголодь. В театре уже три года ничего. Сценарии трудные, память не та. Реплики учить — мука мученическая. Раньше-то запросто, когда в восемнадцать начинала в репертуарном. Инженю. (Зубрежка в школе, а то как же, теперь это немодно.) Каждую неделю новая пьеса, помнила все свои реплики и все чужие. Однажды, много лет назад, выучила наизусть «Три сестры», просто доказать, что может, а ведь играла всего-навсего Наташу!
— Слабоумная карга, — услышала она вчера.
Все застилает мглой, это правда. Над всей Европой гаснут огни[31]. Пустите детей и не препятствуйте им[32]. Может, найти полицейского? Позвонить 999? Как-то слишком театрально.
В последний раз на телевидении она играла в «Несчастном случае»[33] — обаятельную бабушку, которая в войну была зенитчицей, а умерла от переохлаждения в многоэтажке, отчего другие персонажи обильно заламывали руки (Как это могло случиться в наши дни? Эта женщина защищала свою страну. И так далее). Тилли, конечно, для этой роли слишком молода. В войну была маленькой, помнила только отдельные ужасы — мать гонит ее в убежище среди ночи, внутри пахнет сырой землей. Гуллю в войну сильно досталось.
Отец со своим плоскостопием сидел в службе продовольственного снабжения. Все равно в войну рыбой не поторгуешь — траулеры реквизировал ВМФ. Те, что еще рыбачили, подрывались на минах, и тела рыбаков погружались в ледяные воды. В глазницах жемчуг замерцал[34]. В школе она была Мирандой. А играть на сцене ты не думала? Директриса считала, что больше Тилли ни на что не годна. Тебя же науки не привлекают, правда, Матильда?
Жалко, что она поздно родилась, не успела повоевать, не была храброй молодой зенитчицей.
Продюсеры «Балкера» заарканили ее в «Клубе при „Плюще“» за коктейлем под названием «Звездочка», что само по себе насторожило Тилли — ее чопорная мать так называла женские гениталии. Тилли больше нравилось слово «вагина» — похоже на девочку-зубрилу или новооткрытую землю.
Когда Тилли увидела ее в первый раз, девочка скакала, распевая «Вспыхни, звездочка, мигни»[35]. Всемирный детский гимн. Тилли снова вспомнила мать. Девочка сжимала кулачки (какие крошечные!), а на слове «мигни» разжимала — получались как будто морские звездочки. Пела точно, брала ноты идеально, кто-то ведь должен был сказать ее матери, что у малышки талант. Кто-то ведь должен был сказать что-нибудь.
