Жорж Сименон - Судьба семьи Малу
Ему пришлось сделать усилие. Вчера вечером, в сумерки, когда дождь струился по стеклам окон, ему было не так страшно. А теперь он хотел уже попросить Корину пойти с ним, но его удержало чувство собственного Достоинства.
Он вспомнил о том, что Жозеф ночью заходил в эту комнату, и успокоился, увидев на месте тело под простыней. Пиджак висел на стуле, и, обшарив карманы, Ален не нашел бумажника, но секунду спустя увидел, что он лежит раскрытый на ковре.
Он поднял бумажник, быстро вышел из комнаты и бросил его матери на кровать.
— По-моему, он пуст.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что он валялся на полу. Пари держу, что Жозеф…
И это была правда. Нашел ли Жозеф деньги в бумажнике? Во всяком случае, если да, то унес их с собой.
— У меня в сумочке есть какая-то мелочь. Дай-ка ее мне… Купи хлеба, масла, молока… Когда придет Эдгар, я попрошу у него немного денег. Впрочем, нам нужно достать деньги еще до того… Не знаешь, кто это звонил?
— Разве звонили?
— Около восьми часов утра, потом опять полчаса спустя.
В это время он, видимо, наконец уснул и ничего не слышал.
— Посмотри, не оставили ли записку в почтовом ящике. Просто не знаю, что мы будем делать: никого нет…
Но она продолжала лежать.
— А нужно все-таки, чтобы кто-нибудь занялся…
Она взглянула в сторону спальни покойного. Очевидно, она хотела сказать, что нужно, чтобы кто-нибудь занялся похоронами. Ален надел пальто, спустился, вышел в маленькую дверь в воротах. Он чуть не вышел без ключа, забыв, что уже нет слуг, которые открыли бы ему дверь. Нашел ключ — он висел на крючке.
На улице он поднял воротник своего длинного пальто. Он был без шляпы. Он никогда не носил ее. Его светлые волосы покрылись жемчужинами дождевых капель, капли воды дрожали на кончике носа. Маленькая площадь была пуста. Меньше чем в ста метрах отсюда, в переулке, была молочная, но хозяйка уже ругала его однажды при всех за то, что они несколько месяцев не платили по счету.
Он пошел дальше. Чуть было не купил газету, в которой, конечно, говорилось о его отце. Когда он вошел в лавку, то сразу заметил, что люди отводили от него глаза и все-таки некоторые бросали любопытные взгляды.
Хлеб, полфунта масла и бутылка молока — то, что покупают хозяйки из бедных семей. С покупками под мышкой, он быстро зашагал по улице.
Когда он вошел в комнату, женщины ссорились. Корина по-прежнему была почти не одета, как тогда, когда разбудила брата. Она ходила вокруг кровати матери.
— Я все-таки не могу просить его об этом. Не знаю, о чем ты думаешь и за кого меня принимаешь.
— Я принимаю тебя за такую, какая ты есть.
— А именно?
— Не разыгрывай из себя дурочку. Только на этот раз дело идет о нашей семье. Не о меховом манто, не правда ли?
— Я запрещаю тебе говорить о…
— Не кричи, пожалуйста.
— Может быть, чтобы не слышали слуги?
— Просто потому, что ты говоришь с матерью…
— Которая хочет, чтобы я просила денег у мужчины.
— Скоро вы кончите? — проворчал Ален, кладя съестное на туалет матери.
— Только что звонил твой брат.
— Что он сказал?
— Узнавал насчет похорон. Сказал, что это будет стоить по меньшей мере двадцать тысяч франков и что у него нет денег. Он зайдет после работы. Заявил, что раньше должен явиться к себе в префектуру. Другими словами, выпутывайтесь сами. Я просила твою сестру позвонить Фабьену…
Ален покраснел и повернулся к окну. Неужели они не могли избежать разговоров об этом хотя бы в такой день, как сегодня! Неужели у женщин нет никакого чувства стыда?
Фабьен был хирург, лучший хирург в городе. Он владел роскошной частной клиникой. Это был еще молодой человек, лет сорока, красивый жизнелюб. Он был женат, имел троих детей, но его никогда не видели вместе с женой.
В театре, на концертах он всегда появлялся в сопровождении Корины, и когда, почти каждую неделю, он ездил делать операции в Париж, все были почти уверены, что она садилась в тот же поезд. Она была там еще накануне. Якобы у своих друзей Манселей. Это они уступили ей почти даром норковую шубу, которой она так гордилась.
— Если Фабьен в самом деле твой друг, а я хочу этому верить…
— Ладно, мама, — отрезала Корина. И Ален с отвращением добавил:
— Ладно, хватит.
— Неужели никто не может приготовить мне чашку кофе?
Брат и сестра посмотрели друг на друга. Корина открыла рот, но по упрямому виду Алена поняла, что на этот раз он ей не уступит.
— Я даже не знаю, как зажигать газовую плиту, — проворчала она, выходя.
— Дай мне телефон, Ален.
— Что ты хочешь делать?
— Нужно похоронить твоего отца? Или нет? Он снова повернулся к окну, отдернул тюлевые занавески и стоял неподвижно, глядя на маленькую площадь.
— Алло! Это дом графа д'Эстье?.. Алло! У телефона госпожа Малу, я хочу поговорить с ним…
Корина с кофейником в руках остановилась в дверях и слушала разговор.
— Алло!.. Граф д'Эстье?.. Да, госпожа Малу… Я прекрасно понимаю…
Ален стал покусывать сигарету, которую не зажигал.
— Я думаю, что вы со своей стороны отдаете себе отчет в этой ситуации. Она более драматична, чем вы думаете, потому что в настоящее время я еще не знаю, сумею ли устроить мужу приличные похороны. В довершение всего наш дворецкий ушел сегодня ночью и унес содержимое бумажника… Я вас слушаю… Да… Я хорошо слышу.
Теперь долго говорил ее собеседник, в то время как г-жа Малу сидела неподвижно, держа трубку в руке. Аппарат стоял у нее на кровати.
— Я совершенно согласна с вами и, конечно, не буду впредь обращаться к вам ни с какими просьбами… Как?.. Я пока еще не знаю… Абсолютно ничего не знаю… Поставьте себя на мое место… А тут ведь еще дети… Да… Благодарю вас… От своего имени и от имени мужа.
Она положила трубку и сняла аппарат с кровати.
— Все в порядке, — заключила она.
— Сколько он тебе пошлет? — спросила Корина.
— Он не сказал. Он пришлет посыльного с чеком, но при условии, что это будет в последний раз… Как будто он не нажил достаточно денег с помощью твоего отца!.. Ален, звонок!..
— Слышу…
Они совсем забыли, что должны теперь сами открывать дверь.
— А кофе, Корина?
— Вода греется.
Ален спустился, открыл дверь и увидел старушку с мокрым зонтом в руках, таким большим, какой бывает у крестьянок, когда они едут в тележке на базар. Она и одета была как крестьянка, в длинной юбке до пят, мужских башмаках и смешном черном шелковом чепце с лентами, завязанными под подбородком.
— Я хотела бы поговорить с мадам Малу.
— Моя мать еще в постели…
— Но у меня срочное дело, и я приехала издалека.
— Боюсь, что в связи с несчастным случаем…
— Как раз из-за этого я к вам и пришла. Скажите вашей матери, что пришла мадам Татен. Удивительно, если она обо мне никогда не слышала. Но она наверняка меня видела. Во всяком случае, она ведь часто бывала в домах, где кто-то умирал. Да вот, у полковника Шапю, это я сидела ночью возле тела. А еще у баронессы Божан… Я привыкла, понимаете? Родные большей частью не знают… Я-то знаю, как обряжать покойников, потому что вот уже сорок лет, как только этим и занимаюсь.
