Буало-Нарсежак - Современный французский детектив
Яркие рекламные проспекты, которые окружают Дани на работе, мещанский женский журнал «Мари-Клер», эталоны «счастья», увиденные в кино и по телевидению, сформировали ее жизненные представления. Дани — жертва «общества потребления». Именно желание приобщиться к «красивой жизни», увиденной в журналах и кино, и толкнуло ее на то, чтобы поехать к морю в чужом белом лимузине. Не случайно вторая часть книги написана от третьего лица. Дани как бы видит себя со стороны: красиво одетая дама в красивой машине едет к морю красиво отдыхать. Точно она сошла с одной из картинок, которые так обильно поставляют создатели «рекламной идеологии». Эта линия повествования представляет собой один пласт обмана. Но детективный сюжет, та сложная инсценировка, которую создает преступник, — это еще один обман, напластовавшийся на первый, созданный самой Дани. Когда же она, доведенная непонятными, загадочными событиями до отчаяния, принимается строить о себе самые страшные и нелепые догадки, будто проводя сеанс психоанализа, столь модного на Западе, это уже третий пласт обмана. Такая аккумуляция лжи как бы органически вплетает детективный сюжет в общую систему обманов, порождаемых «обществом потребления». В этом — реалистическая, жизненная достоверность книги и ее социально-критический смысл.
Но в Дани, двойной жертве — идеологии «общества потребления» и козней преступника, — пробуждается личность, способная разорвать сеть опутавших ее обманов. Дани начинает, как принято в современном «психологическом детективе», сама вести расследование. Жапризо показывает, что помогает ей обрести себя, веру в свои силы дружеская поддержка таких же, как и она, простых людей — шоферов грузовика, которые не рвутся в белые лимузины, а честно трудятся, сохраняя свою человечность, чувство солидарности, всегда готовые прийти на помощь. Именно они противостоят миру обмана, подлости, грязи, в котором чуть не погибла Дани. В этом проявляется демократизм романа, усиливающий его разоблачительный, антибуржуазный характер.
Думается, нет необходимости более подробно останавливаться на произведениях, включенных в сборник: нельзя раскрывать заранее тайны детективного сюжета, нарушая этим условия «игры». Нужно только ясно представить себе место этих романов в той сложной, пестрой картине, которую являет собой сегодня детективная литература Франции. Роль и влияние этой литературы велики. И именно в силу этого нельзя забывать, что детектив — оружие обоюдоострое и может быть по-разному использован в современной идеологической борьбе.
Буало — Нарсежак
Инженер слишком любил цифры
I
Ренардо поставил свой «дофин» за «симкой» Бельяра.
— Как вам нравится моя машина? — крикнул он.
Хлопнув дверцей, Бельяр кивнул в ответ.
— Поздравляю, старина… Вид весьма внушительный.
— Я долго раздумывал, — сказал Ренардо. — Мне кажется, в черном есть какой-то шик. Особенно в сочетании с белым. Моей жене понравилась бордовая машина, но это, пожалуй, было бы несколько эксцентрично.
Послюнив палец, он стер пятнышко на ветровом стекле, потом оглядел переулок, изнывающий от солнца.
— Согласитесь, что завод мог бы обзавестись гаражом, — проворчал он. — Такое солнце для машины просто смерть… Да, кстати, что у вас новенького?
— Все в порядке, — сказал Бельяр. — Малыш уже прибавляет в весе.
— А мамаша?
— В добром здравии. Я только что привез их из клиники.
Бельяр толкнул калитку во двор. Ренардо, прежде чем войти, остановился и еще раз взглянул на свой сверкающий «дофин».
— Надо бы опустить стекла, — прошептал он.
В конце переулка струила свои воды Сена. Раскаленный воздух дрожал над шпилем Гранд-Жатт. Медленно тарахтел мотор на барже, и летний день вдруг показался каким-то грустным. Ренардо закрыл калитку. В конце зацементированной дорожки находился флигель, где работали инженеры.
— У нас, наверное, сдохнуть можно, — сказал Ренардо. — Как подумаешь, что в Америке везде кондиционеры…
Все окна флигеля, выходившие в сад, были закрыты. Белая стена излучала слепящий свет, ударявший в лицо.
— Когда в отпуск собираетесь? — спросил Бельяр.
— Недели через две… Жена хочет поехать в Португалию. А я предпочел бы испанское побережье.
— Счастливчик! — вздохнул Бельяр. — А мне придется торчать здесь.
Они дошли до угла флигеля. За ним вставали притихшие заводские корпуса. Работа начнется лишь через десять минут. У них еще было время. Под каштаном, который рос между заводом и флигелем, сидел Леживр и не спеша набивал трубку.
— Как дела, Леживр? — крикнул Ренардо.
— Ничего, только вот жара изматывает.
Он выставил вперед деревянную ногу, прямую и негнущуюся, словно оглобля. Оба инженера, вытирая пот со лба, остановились в тени, узкой полоской протянувшейся вдоль северной стены флигеля.
— Я вижу, Сорбье велел открыть все окна с этой стороны, — заметил Ренардо. — И то хорошо! Хотите сигарету?
Порывшись в кармане, он извлек инструкцию с техническими данными «дофина».
— Извините, — сказал он.
— Ясно, — пошутил Бельяр, — медовый месяц. Все мы прошли через это, старина.
Ренардо протянул ему пачку «голуаз». День этот ничем не отличался от всех остальных дней. Через несколько минут явятся чертежники. У ворот раздастся вой сирены, и опоздавшие рабочие, подталкивая велосипеды, бегом заспешат мимо сторожа, папаши Баллю, который будет наблюдать за ними из застекленной будки, похожей на кабину стрелочника. Бельяр протянул зажигалку. Именно в этот момент послышался крик, как будто он вырвался вместе с пламенем зажигалки. Мужчины обернулись, но тут же поняли, что крик донесся со второго этажа флигеля.
— Что такое?
Снова раздался крик:
— Ко мне… На помощь!
— Да ведь это Сорбье, — сказал Ренардо.
Леживр с трудом встал, деревянная скамья заскрипела.
Все было до неправдоподобия реально. Вдалеке тарахтел мотор, а на заводском дворе вдруг завыла сирена. Три коротких гудка, возвещавших начало работы после перерыва. Первым опомнился Ренардо. Дверь находилась всего в нескольких шагах. Он был уже около нее, когда раздался выстрел, и в сухом, раскаленном воздухе от заводской стены покатилось эхо; оно отозвалось вдали два или три раза.
— Скорее, — крикнул Бельяр.
Он вбежал в зал чертежников сразу вслед за Ренардо. В огромной комнате с широкими окнами было пусто: ряды чертежных досок, на вешалках белые халаты. В глубине — лестница, ведущая на второй этаж. Ренардо, более тучный, чем Бельяр, задохнувшись, отстал.
