Рекс Стаут - Второе признание (сборник)
Я был озадачен. Если те двое и беспокоили Гвен, она ничем себя не выдала, хотя от меня не укрылись несколько быстрых взглядов, брошенных ею на парочку. Возможно, притворяясь, будто ей больше нравится помогать мне фотографировать и смотреть, как я ныряю, она таким образом наносила ответный удар, но кто я такой, чтобы подозревать в притворстве симпатичную веснушчатую девчонку? Мэдлин принялась подшучивать над Конни и ее маневрами, но было не похоже, что они действительно ее волнуют. Что до мужа Конни, Пола Эмерсона, то кислое выражение, с каким он взирал на супругу и ее приятеля, мало о чем говорило, поскольку оно не сходило с его бесцветной физиономии, куда бы он ни взглянул.
Сам Луис Рони представлял собой загадку. Предполагалось, что он всеми силами добивается Гвен, то ли потому, что влюблен, то ли по каким-то иным причинам; если так, то для чего все эти шуры-муры с загорелыми блондинками не первой молодости? Может, он хочет подзадорить Гвен? Конечно, я внимательно изучил его, не преминув отметить контраст между суровой, мужественной физиономией и намеками на грядущий жирок, который через пару лет начнет перевешивать мускулы, однако к окончательным выводам пока не пришел. Не ограничившись отчетами Бэскома, я навел о нем справки и теперь знал все об этом защитнике карманных воров, вымогателей, наемных убийц, скупщиков краденого и тому подобной швали, но так и не сумел решить, кто он – кандидат на лавры нового Эйба Хаммела[2], коммунист, пробующий раздуть шумиху с помощью новых методов, лейтенант армии Арнольда Зека (а то и кто-нибудь чином повыше) или же обыкновенный простак, которым вертят как хотят.
Однако в данный момент меня больше волновала одна конкретная проблема. Вместо того чтобы гадать, до чего дойдет у них с Конни Эмерсон, или чье топливо он заливает в свой бензобак, я спрашивал себя: почему он никак не оставит в покое водонепроницаемый бумажник или кошелек, спрятанный у него в плавках? Я заметил, что он уже четырежды украдкой проверял, на месте ли тот; мое любопытство дошло до предела, когда на четвертый раз – сразу после того, как Конни продемонстрировала свой приемчик, – он не удержался и вытащил его, осмотрел и снова засунул обратно. Со зрением у меня все было в порядке, и никаких сомнений по поводу увиденного не осталось.
Естественно, этого я не одобрил. В раздевалке на общественном или даже частном пляже либо в бассейне, где много людей и где приходится переодеваться бок о бок с незнакомцами, человек имеет полное право убрать ценную вещицу в водонепроницаемый футляр и держать при себе; больше того, он будет олухом, если не сделает этого. Но Рони – такой же гость этого дома, как и все мы, – переодевался в отведенной ему комнате, находившейся неподалеку от моей, на втором этаже. Не слишком-то вежливо сомневаться в честности хозяев дома или других гостей, но даже если Рони считал, что у него были для этого основания, в его комнате наверняка имелось не меньше десятка первоклассных укромных местечек, где можно было спрятать тот, кстати сказать, совсем небольшой предмет, о котором он так беспокоился. Он оскорбил всех присутствующих, в том числе и меня. Правда, он как мог скрывал свою озабоченность, так что, кроме меня, ее, по-видимому, никто и не заметил, однако у него не было права так рисковать, ведь он мог задеть наши чувства; лично я был возмущен и решил, что так этого не оставлю.
Моей руки коснулись пальцы Мэдлин. Я одним махом допил коктейль и повернул голову.
– А?
– Что «а»? – улыбнулась она, распахивая свои глазищи.
– Вы до меня дотронулись.
– Разве? Ничего подобного.
Она меня явно поддразнивала, но я в этот момент наблюдал за Гвен, собиравшейся прыгать с вышки спиной назад, к тому же нам все равно помешали. Ко мне приблизился Пол Эмерсон и ворчливым тоном проговорил:
– Забыл сказал, Гудвин: пока я не дам своего разрешения – никаких снимков. Я имею в виду в прессе.
Я вскинул голову:
– В смысле – вообще никаких или только тех, где есть вы?
– Только те, где я. Пожалуйста, не забудьте.
– Конечно. Я все понимаю.
Когда он отошел к краю бассейна и полетел в воду, судя по всему намеренно, Мэдлин заметила:
– Вы полагаете, что человеку, который здесь впервые, позволительно подшучивать над такой знаменитостью, как он?
– Безусловно. Почему вы удивляетесь, ведь вам отлично известен весь мой репертуар! И вообще, что я такого сказал?
– О… Когда мы вернемся в дом, я вам кое-что покажу. Мне надо бы придержать язык.
На противоположном краю бассейна Рони и Конни Эмерсон, уже отдышавшись, устремились к воде. Джимми Сперлинг, которого я про себя называл Младшим, поинтересовался, нужна ли кому дозаправка, а Уэбстер Кейн заявил, что сам всем нальет. Гвен, с которой снова ручьями стекала вода, остановилась около меня, чтобы сказать, что солнце клонится к закату и скоро можно будет поснимать западную террасу, а пока нужно накинуть что-нибудь из одежды, ведь верно?
Давно мне не выпадала такая приятная работенка; настроение портил только этот чертов бумажник или кошелек, о котором так беспокоился Рони. Над этим стоило поразмыслить, только чуть позже.
Глава четвертая
Несколько часов спустя, перед обедом, я прихорашивался в отведенной мне комнате на втором этаже, где имелись три больших окна, две полутораспальные кровати, а также много другой мебели и ковров, обладать которыми мне не светит, но которыми я с удовольствием пользовался во время пребывания в этих стенах. Затем я достал ключи, которые прятал за книгами на полке, раскрыл портфель оленьей кожи, вынул из него свою аптечку и отпер ее. В отличие от дурно воспитанного Рони, я явился сюда по делу, и дело это требовало, чтобы я привез с собой в коробочке, которую называл аптечкой, несколько необычных вещиц. Я вытащил из аптечки один-единственный предмет: крошечный, круглый, светло-коричневый – и аккуратно переложил его в маленький кармашек для часов, находившийся во внутреннем кармане моего пиджака. Для этого мне пришлось воспользоваться пинцетом, потому что даже влажные кончики пальцев могли повредить этот предмет. Я снова запер аптечку и убрал ее обратно в портфель.
В этот момент постучали, и я сказал: «Войдите!» Дверь распахнулась, вошла Мэдлин в воздушном белом одеянии, начинавшемся на груди и заканчивавшемся где-то у пола. Ее лицо теперь казалось меньше, а глаза – еще больше.
– Как вы находите мое платье, Арчи? – спросила она.
– Вполне. Не слишком строгое, зато определенно… – Я осекся и во все глаза уставился на нее. – Мне показалось, вы говорили, что вам нравится имя Алекс. Нет?
