Найо Марш - Пение под покровом ночи
— Жаль, что у нас нет этой газеты. И как это я забыл ее купить?
— Она небось есть в салоне.
— Да ну, вряд ли.
— Этот старый тип оставил ее в автобусе.
— Да что ты говоришь? Жить не могу без вечерних газет. Может, сходить за ней? Автобус отходит в одиннадцать, так что я еще успею.
— Только не задерживайся. Если ты опоздаешь на пароход…
— Дорогая, мы отплываем в полночь, а сейчас всего десять минут одиннадцатого. Вернусь через несколько минут. Думаешь, я позволю тебе остаться наедине с этими соблазнительными моряками?
— Не болтай глупостей!
— Ну, одна нога здесь, другая — там. Я так люблю вечерние газеты!
— Пускай это глупо, но я всегда нервничаю, когда ты уходишь в свою ложу или куда-то еще.
— Глупышка. Я бы взял тебя с собой, но зачем? Знаешь, внизу есть кофе.
— Скорее всего, какой-нибудь суррогат.
— Все равно попробуем, когда вернусь. Ну, будь умницей.
Мистер Кадди надвинул на нос фетровую шляпу, надел плащ и подпоясался поясом, став чрезвычайно похожим на частного сыщика с киноэкрана, и в таком виде сошел на берег.
Миссис Кадди затихла на своей койке, полная тревоги.
Возлюбленная мистера Обина Дейла выглянула через иллюминатор и сказала, едва ворочая языком:
— Дорогуша, там такой жуткий туманище. Очевидно, нам пора сматываться.
— За руль сядешь ты, дорогушенька?
— Ну да.
— Дорогуша будет умницей?
— Мое сокровище, когда я выпью, мне сам черт не страшен. И вообще, под градусом я жуть какая смелая.
— Ты моя дорогуша.
— Чтоб доказать тебе, что у меня все в порядке с мозгами, предлагаю смотаться, пока окончательно не затуманило. О, я, кажется, разрыдаюсь. Где моя сумочка?
Она открыла сумку. Ей в лицо выскочила игрушечная змея, тайком подложенная ее возлюбленным, любителем всевозможных проказ.
Хоть эта тривиальная шутка никого особенно не развеселила, все-таки она слегка смягчила горечь расставания. Наконец пришла пора прощаться.
— Только потому, что мы прикончили последнюю бутылку, — сказал их ближайший приятель. — Прошу прощения, старина, я совсем готов.
— Поехали же, — сказала их ближайшая приятельница. — Все было потрясающе. Милый Оби, нам пора.
Обин Дейл заявил, что проводит их до машины.
Они сошли всей компанией на берег, громко болтая своими поставленными голосами, и окунулись в туман, который, казалось, еще больше сгустился.
Часы показывали пятнадцать минут двенадцатого. Автобус уже ушел, такси ожидало свою пассажирку. Их машина стояла чуть поодаль, у причала. Они поболтали немного возле машины. Приятели уверяли Обина Дейла, что путешествие пойдет ему на пользу, что он замечательно смотрится без своей знаменитой бородки, что он переутомился и что без него программа станет ужасно скучной. Наконец они отъехали, махая ему из окон руками и имитируя сиреной «гип-гип-ура».
Обин Дейл помахал им в ответ, засунул руки в карманы своего верблюжьего пальто и побрел назад. Легкий сырой ветер теребил ему волосы, за ним плыли клочья тумана. Он подумал, что причал прямо-таки просится на телеэкран: на некоторых судах трубы освещены до самого низа, и эффект, создаваемый их расплывчатыми в тумане огнями, просто потрясающий, фонари же похожи на планеты, висящие в космическом мраке, а воздух наполнен таинственными звуками и запахами. Он представил себя на фоне этого пейзажа, будто он ведет отсюда передачу, и даже стал подбирать соответствующие фразы о погоде. Да, он бы очень эффектно смотрелся в рамке этого прохода. Его рука машинально потянулась к голому подбородку и он вздрогнул. Нет, нужно взять себя в руки. Ведь он предпринял это путешествие с единственной целью — отвлечься от работы, вообще не думать о ней. И ни о чем таком, что бы его волновало, даже о своей возлюбленной, хотя она и очаровательная крошка. Надо было подарить ей что-нибудь перед отъездом. Но что? Цветы? Нет-нет, только не цветы. С ними связаны такие неприятные ассоциации. Дейла бросало то в жар, то в холод. Он стиснул кулаки и вошел в проход.
Двумя минутами позже к докам подъехало такси, в котором прибыл девятый, последний пассажир «Мыса Феревелл». Им был мистер Дональд Макангус, старый холостяк, дрожащий от одной мысли о предстоящем морском путешествии. Туман над причалом становился все гуще и гуще. Да и в Сити он был ужасно густой; такси не раз останавливалось, дважды не туда сворачивало, а когда мистер Макангус уже физически начал страдать от беспокойства, водитель объявил, что приехали. Указав на какие-то неясные очертания крыш и стен, на расплывчатые огни впереди, он сказал, что там стоит судно мистера Макангуса. Пусть он ориентируется на эти огни и тогда попадет на судно. Последовали осложнения, связанные с чаевыми. Сначала мистер Макангус недодал, потом в спешке передал. Водитель встал в позу оскорбленного. Он вручил владельцу его фибровый чемодан, засунул под мышку картонный ящик и сверток в оберточной бумаге, и нагруженный до зубов мистер Макангус неуклюже засеменил к пристани, где его в мгновение ока поглотил туман. Такси вернулось в Вест-Энд.
Было полдвенадцатого. Такси ожидало свою пассажирку, а офицер полиции Мэйр собрался вступить в разговор с его водителем. На «Мысе Феревелл» был задраен последний люк, грузчики и провожающие покинули судно, капитан Бэннерман, его полновластный хозяин в открытом море, ожидал лоцмана.
Без одной минуты двенадцать взвыла сирена.
Теперь полицейский Мэйр был в телефонной будке. Он разговаривал с Бюро уголовных расследований.
— И еще, сэр, деталь, помимо цветов. В ее правой руке зажат клочок бумаги. Это обрывок посадочного талона, которые выдаются пассажирам. С «Мыса Феревелл».
Слушая то, что ему говорят, Мэйр повернул голову и глянул поверх крыш на призрак красной с белой полосой трубы, медленно растворяющейся в тумане.
— Боюсь, сэр, я не смогу подняться на борт. Судно уже отчалило.
Глава 3
Отплытие
На протяжении всей ночи сирена «Мыса Феревелл» выла каждые две минуты. Те пассажиры, кому все-таки удалось заснуть, даже сквозь сон слышали ее вой. Те, кто не спал, по-разному реагировали на эти сигналы. Обин Дейл, например, старался сосчитать секунды между завываниями, иной раз успевая досчитать до ста тридцати, а то, умышленно затягивая счет, добирался лишь до ста пятнадцати. Потом он попытался сосчитать свой пульс, но его это возбудило. Пошаливало сердце. Он начал думать о том, о чем ему ни в коем случае нельзя было думать: в основном, о своем позорном провале на летней ярмарке в Мелтон-Медбери, который побудил его предпринять это путешествие, чтобы, как сказали невропатологи, развеяться. Он уже выпил порошок снотворного. Через два часа — еще один. Это подействовало.
