Элизабет Джордж - Картина без Иосифа
Как же нам научиться доверять, размышлял он. Найдем ли мы когда-нибудь мужество открыть свое сердце, сделать его уязвимым во второй или третий раз, снова подвергнуть его риску оказаться разбитым? Хелен не хотела этого делать, и он не мог осуждать ее. Потому что сам не хотел рисковать.
Он раздраженно подумал о своем сегодняшнем поведении. Как он жаждал утром использовать первую же оказию и улизнуть из Лондона. Он ухватился за шанс уехать подальше от Хелен, чтобы проучить ее. Сомнения и страхи Хелен приводили его в отчаяние еще и потому, что он сам их испытывал.
Терзаемый сомнениями, он сел на край кровати и прислушался к размеренному плинк… плинк воды, капавшей из крана в ванной. Как и все ночные шумы, он доминировал так, как не мог бы в другое время, и Линли понимал, что, если не предпримет что-либо, он будет ворочаться, воевать с подушкой, когда погасит свет и попытается заснуть. Он решил, что в кране нужно сменить прокладку.
Несомненно, у Бена Рэгга они имеются. Ему достаточно лишь позвонить по телефону и спросить. Сколько минут уйдет на починку крана? Четыре? Пять? За это время он сможет поразмыслить, потянуть время, заняв свои руки такой странной работой, чтобы его мозг успел принять решение насчет Хелен. Не может же он, в конце концов, звонить ей, не зная, с какой целью. Пять минут удержат его от безрассудного звонка и такого же безрассудного риска обнажить себя — не говоря уж про Хелен, которая была гораздо чувствительней, чем он, к… Он приостановил свой мысленный разговор с самим собой. К чему? К чему? Любви? Верности? Честности? Доверию? Одному Богу известно, хватило ли бы у них сил пережить такие испытания.
Он уныло хмыкнул, удивляясь своей способности к самообману, и потянулся к телефону как раз в то мгновение, когда он зазвонил.
— Дентон сообщил мне, где тебя искать, — сказала она ему.
— Хелен. Привет, любовь моя. Я как раз собирался тебе звонить, — ответил он, понимая, что она вряд ли поверит ему, что, впрочем, вполне естественно.
— Рада это слышать.
Наступило молчание. В это время он представил себе, где она сейчас — в ее спальне в квартире на Онслоу-сквер, на кровати, подобрав под себя ноги, а изголовье цвета слоновой кости создает контраст ее волосам и глазам. Он даже увидел, как она держит телефонную трубку — обхватила ее обеими руками, словно защищая ее, себя или разговор, который она ведет. Серьги она уже сняла и положила на ореховый столик у кровати, тонкий золотой браслет еще обхватывает ее руку, на шее такая же цепочка, до которой, как до талисмана, дотрагиваются ее пальцы, когда движутся дюйм за дюймом от телефона к ее шее. А там, в ямочке на ее горле, притаился запах, ее запах — что-то среднее между цветами и лимоном.
Оба заговорили одновременно:
— Мне не следовало…
— У меня такое чувство…
…и оба оборвали речь с быстрым нервным смешком, который служит подтекстом беседы между любовниками, которые боятся потерять то, что так недавно нашли. Вот почему Линли в одно мгновение отбросил все планы, которые он только что обдумывал перед ее звонком.
— Я люблю тебя, дорогая, — сказал он. — Мне очень жаль, что все так получилось.
— Ты сбежал от меня?
— На этот раз да. Сбежал. По привычке.
— Я не могу на тебя за это сердиться, верно? Я и сама делала так достаточно часто.
Снова молчание. Наверное, на ней шелковая блузка, шерстяные брюки или юбка. Ее жакет лежит там, куда она его положила, в ногах кровати. Туфли стоят на полу. Свет, должно быть, зажжен, бросая перевернутое треугольное пятно на цветы и обои, просачиваясь сквозь абажур, чтобы коснуться ее кожи.
— Но ты ведь ни разу не сбежала, чтобы сделать мне больно, — сказал он.
— Так ты поэтому уехал? Чтобы причинить мне боль?
— Опять же по привычке. Мне тут нечем гордиться. — Он взялся за телефонный шнур и стал крутить его в пальцах; ему хотелось прикоснуться к чему-то вещественному, раз он перенес себя на двести пятьдесят миль на север и не мог прикоснуться к ней. Он сказал: — Хелен, этот проклятый галстук нынешним утром…
— Дело было не в нем. Он стал лишь поводом. И ты это знал. Я не хотела в этом признаться.
— В чем же тогда?
— В страхе.
— Перед чем?
— Перед еще одним шагом вперед, как я полагаю. Я боялась, что буду любить тебя еще больше, чем в тот момент. Что ты займешь слишком много места в моей жизни.
— Хелен…
— Я могу легко раствориться в любви к тебе. Но пока не знаю, хочу ли.
— Что может быть лучше любви?
— Но вслед за любовью приходит печаль. Когда это случится, никто не знает. Но случится непременно. Это лишь вопрос времени. Я и пытаюсь понять: нужна ли мне печаль и в какой пропорции. — Он представил, как ее пальцы легли на ключицу — жест самозащиты. — А печаль сродни боли. Разве это не ужасно? Поэтому я боюсь тебя.
— Ты должна мне доверять, Хелен, если мы хотим продвинуться дальше.
— Понимаю.
— Я не принесу тебе горя.
— Не нарочно. Конечно. Я хорошо это понимаю.
— Что же тогда?
— Я боюсь потерять тебя, Томми.
— Не потеряешь. С какой стати? Почему?
— По тысяче причин.
— Из-за моей работы?
— Из-за тебя самого.
Он почувствовал, как его уносит прочь, главным образом от нее.
— Значит, дело все-таки в галстуке, — сказал он.
— В других женщинах, — уточнила она. — Но больше всего в каждодневных тревогах, в самой жизни, в том, как люди трутся друг о друга и преждевременно теряют свои лучшие качества. Я не хочу этого. Не хочу проснуться однажды утром и понять, что разлюбила тебя еще пять лет назад. Не хочу поднять глаза от тарелки и увидеть на твоем лице разочарование.
— Ты права, Хелен, риск, разумеется, есть. Причина — недостаток доверия. Впрочем, одному Богу известно, что нас ждет, раз мы даже не можем съездить вместе на Корфу.
— Мне очень жаль, что так получилось. Из-за меня. Я была утром не в себе.
— Но сейчас ты свободна от этого.
— Я не хочу. Не хочу быть свободной от этого. Свободной от тебя. Не хочу, Томми. — Она вздохнула. Ему послышалось в ее вздохе сдерживаемое рыдание. Правда, насколько ему известно, Хелен рыдала только один раз в жизни — в двадцать один год, когда ее мир разлетелся на куски по вине автомобиля, за рулем которого сидел он сам, — и он всерьез сомневался, что она стала бы рыдать из-за него еще раз. — Как мне хочется, чтобы ты был здесь.
— Мне тоже.
— Может, вернешься? Завтра?
— Не могу. Дентон не говорил тебе? Тут довольно запутанное дело.
— Значит, я буду тебе мешать?
