Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз
– Ох, Джозайя, ты в этом уверен? Может быть, ты его просто неверно понял? У него не слишком удачное чувство юмора; к сожалению, он иной раз…
– Не мог я неверно его понять! – Хэтч был абсолютно уверен в своей правоте. – Я прекрасно могу разобраться, когда он пытается просто шутить, а когда говорит именно то, что думает, как бы он ни старался хотя бы внешне прикрыть свое легкомыслие. Суть его насмешек, Пруденс, в том, чтобы заставить добрых людей смеяться над тем, к чему они в ином случае относились бы вполне серьезно и с любовью – выставить моральные ценности, нравственную чистоту, труд, надежду и веру на посмешище, представить их в смехотворном виде, достойными поношения и издевательств.
Пруденс открыла было рот, чтобы возразить; но потом, видимо вспомнив что-то еще, какие-то факты, до сего момента не занимавшие ее внимания, покраснела и смешалась и уставилась взглядом в пол. Питту было понятно ее жалкое состояние, но он так и не понял, чем оно вызвано. Да, она хотела защитить Шоу, но почему? Привязанность? Искреннее расположение? Простое сочувствие ему в его горе, которое она считала искренним и естественным, или какая-то иная причина, о которой он еще не догадался? И что заставило ее смешаться и смолчать?
– Мне очень жаль, что мы ничем не можем вам помочь, – произнес Хэтч уже вполне спокойно и вежливо, но так и не смог хоть как-то скрыть свои изнеможение и шок. Он был на грани обморока, а было уже около четырех часов утра.
Питт сдался.
– Спасибо, что вы были столь любезны и уделили нам столько времени. Доброй вам ночи, сэр. И вам, миссис Хэтч.
Они вышли на улицу. Ночь была черным-черна, во тьме завывал ветер, руины дома Линдси еще вспыхивали и светились красным. На улице все еще было полно пожарных повозок с насосами, пожарные водили своих лошадей туда-сюда, чтобы те не замерзли.
– Ступайте домой, – сказал Питт Мёрдо, громко ступая по покрывавшему мостовую льду. – Поспите хоть немного. Увидимся в участке в десять.
– Хорошо, сэр. Как вы думаете, это сделал сам Шоу? Чтоб прикрыть убийство жены?
Питт посмотрел на обожженное и несчастное лицо констебля. Он знал, о чем тот думает.
– Из-за Флоры Латтеруорт? Возможно. Она красивая девушка и может получить в наследство много денег. Но сомневаюсь, что Флора хоть как-то к этому причастна. А теперь ступайте домой и поспите – и позаботьтесь о своей обожженной руке. Бог знает, какую инфекцию вы можете подцепить. Спокойной ночи, Мёрдо.
– Спокойной ночи, сэр. – Молодой полицейский повернулся и торопливо пошел через улицу, мимо пожарных, направляясь в сторону Хайгейта.
Питту потребовалось почти полчаса, чтобы найти кеб, да и то повезло только потому, что какой-то припозднившийся кутила не расплатился за проезд и кебби стоял на мостовой и кричал ему вослед, вместо того чтобы быстренько возвращаться домой, в собственную постель. Он покряхтел, запросил лишнего, но поскольку Блумсбери был ему более или менее по пути, сопоставил свою усталость с возможной выгодой и в итоге склонился в пользу выгоды.
Шарлотта стремительно слетела вниз по лестнице еще до того, как Питт успел закрыть за собой дверь. Она едва успела прикрыть плечи шалью и даже не надела шлепанцы. И уставилась на него в ожидании ответа на невысказанный вопрос.
– Погиб Эймос Линдси, – сказал Томас, снимая ботинки и шевеля замерзшими пальцами. Вообще-то следовало отнести носки в кухню, повесить сушиться. – Шоу снова был на вызове. Вернулся вскоре после того, как мы туда прибыли. – Пальто сорвалось с крючка и упало на пол позади него. Питт слишком устал, чтобы озаботиться этим. – Со слугами все в порядке.
Шарлотта помолчала секунду, переваривая услышанное. Потом преодолела несколько оставшихся ступенек и обняла мужа, положив голову ему на плечо. Говорить что-то не было нужды; все, о чем она могла сейчас думать, было чувство облегчения, и еще что Томас совсем замерз, устал и весь перепачкался. Ей хотелось так и держать его в объятиях, чтобы помочь ему прийти в себя от пережитого ужаса, согреть его, уложить спать, словно он был маленький ребенок.
– Постель еще теплая, – наконец сказала Шарлотта.
– Я весь в саже и воняю дымом, – ответил Томас и погладил ее по волосам.
– Я потом постираю простыни, – сказала она, не двигаясь с места.
– Тебе придется их надолго замочить, – предупредил он.
– Знаю. Когда тебе вставать?
– Я договорился с Мёрдо на десять.
– Тогда не стой тут. Ты весь дрожишь. – Шарлотта отступила назад и протянула ему руку.
Томас молча проследовал наверх и как только снял верхнюю одежду, тут же рухнул в благодатное тепло постели и прижал жену к себе. И через несколько минут заснул.
Спал он долго, а когда проснулся, Шарлотта уже была на ногах. Томас быстро оделся и спустился вниз. Горячая вода была наготове; он быстро, за пять минут побрился, еще за десять позавтракал вместе с детьми. Это было редкое удовольствие, поскольку слишком часто его уже не было дома, когда они садились за стол.
– Доброе утро, Джемайма, – официально поздоровался он. – Доброе утро, Дэниел.
– Доброе утро, папа, – ответили они, и Питт уселся за стол.
Дэниел тут же перестал есть свою овсянку, ложка застыла в воздухе. На его щеке повисла капля молока. Лицо у него было детское, пухлое, его черты еще окончательно не оформились. Молочные зубы были ровные, хорошо сформированные. У мальчика были темные кудри Питта – в отличие от Джемаймы, которая была на два года старше и пошла в мать – у нее волосы были рыжеватые, но их нужно было на всю ночь перевязывать ленточками, чтобы они завивались.
– Ешь свою кашу, – велела ему Джемайма, сама зачерпывая полную ложку овсянки. Она была девочка любознательная, любившая покомандовать, причем всегда яростно защищала брата, а еще любила все время что-нибудь говорить, не переставая. – Не будешь кушать, простудишься и заболеешь.
Томас спрятал улыбку. Интересно, где она почерпнула такие сведения?
Дэниел подчинился. За четыре года своей жизни он уже успел понять, что это в конечном счете гораздо лучше, чем затевать спор, да и по природе своей он не был склонен к ссорам или упрямству, исключая случаи, когда это имело для него особую важность. Например, кому сколько положено пудинга или что игрушечный насос принадлежит ему, а не ей, и что поскольку он мальчик, то имеет право ходить с краю, а не посередке. И что обруч тоже его, вместе с клюшкой, что к нему прилагается.
Джемайма по большей части с ним соглашалась, уступала, если не считать хождения с краю – она была старше и выше ростом, стало быть, разумнее было бы, если бы с краю шла она.
– Ты работаешь над важным делом, папа? – спросила дочь, широко раскрывая глаза. Она очень гордилась отцом; для нее все, что он делал, было важным.
