Мэри Райнхарт - Стена
— Да, — вздохнула я. — Теперь это уже бесполезно. Мне, право, очень жаль.
На следующее утро я получила записку от Аллена Пелла. Во всяком случае, я могла догадаться, что она от него. Записка была без подписи, вместо нее— карандашный набросок человека, сидящего за мольбертом с белкой на плече и пожевывающей коровой возле его шляпы.
Сама же записка была совсем короткой: «Вы когда-нибудь пили чай в трейлере? Если нет, это может оказаться занятным экспериментом. Как насчет пяти часов сегодня? Отвечать не надо. Просто приходите, если сможете».
Помню, я испытала приятное волнение и днем снова отправилась наверх по той самой тропе. Однако не прошла я и полумили, как вдруг увидела впереди себя какую-то женщину. Она сидела на камне и смотрела на залив. Подойдя поближе, я узнала в ней Агнесс Дин.
Увидев меня, она улыбнулась, и я заметила, что она еще больше похудела и стала совсем хрупкой.
— Не слишком ли крутой подъем вы преодолели? — участливо спросила я.
— Вообще-то я далеко не хожу, но я так плохо сплю, вот и подумала: может, небольшая нагрузка…
Голос ее звучал еле слышно; я уселась возле нее и сняла с головы шляпу.
— Наверное, я просто не привыкла к тишине, — сказала она. — «Зеленое спокойствие сельских просторов иль мрачная серость городов». Удивительно, сколь немногие нынче знают Лонгфелло, не правда ли? Мистеру Дину остров нравится, но он-то гуляет больше
меня. Он любит шум, оживление— как, наверное, и большинство мужчин.
В голосе ее сквозила неизбывная усталость, и я еще подумала, не утомляет ли ее сам Мэнсфилд Дин. Он был весел, общителен, любил людей, любил жизнь. Кроме того, он обременил ее богатством, и, возможно, это тоже тяготило ее.
— Как бы мне хотелось быть повеселее, хотя бы ради него, — добавила она и вздохнула. Но казалась она более спокойной, чем прежде. Она частично избавилась от своей застенчивости и после недолгого колебания сказала — Надеюсь, вы не против, если я затрону эту тему. Я очень сочувствую вам. У вас такие неприятности.
— Да, все это весьма досадно. Разумеется, мой брат не имеет к этим преступлениям никакого отношения. Как можно убить собственную жену! Пусть даже они развелись, но ведь он когда-то любил ее.
Она промолчала. Я предложила ей сигарету, но она покачала головой.
— Мне пора возвращаться, — сказала она. — Я вот все думала… я ведь так много слышу и так мало знаю, мисс Ллойд. Какой она была, эта миссис Рэнсом? Или вам не хочется о ней говорить?
Теперь настал мой черед замяться, однако в Агнесс Дин ощущался такой трагизм и одновременно такое простодушие и прямота, что я располагала к откровенности.
— Наверное, в ней было и хорошее, и плохое— как и в большинстве из нас, — ответила я. — Она была такой, какой была. Возможно, в том не было ее вины. Она причиняла людям неприятности и беды, массу бед, но, как правило, делала это не умышленно— просто она была крайне эгоистична. Если я не совсем понятно говорю…
Казалось, она меня поняла.
— Я встречала подобных женщин. Возле таких вечно увиваются мужчины. Наверное, мужчины ее любили?
— Некоторые из-за нее теряли голову.
На одно мгновение у меня промелькнула дикая мысль, не был ли Мэнсфилд Дин знаком с Джульеттой. Она словно почувствовала это и едва заметно улыбнулась.
— Боюсь, мы не принадлежали к ее кругу общения, — сказала она. — Должно быть, у нее была веселая компания. К тому же, мы никогда не жили в Нью-Йорке.
Она встала и отряхнула с юбки сосновые иголки. Потом посмотрела мне прямо в глаза.
— Конечно, насильственная смерть—это ужасно, но, может быть, мир станет лучше без нее, мисс Ллойд. Бессердечные и жестокие женщины способны сломать немало жизней._
И она тотчас попрощалась со мной, довольно-таки торопливо, словно вдруг поняла, что разговор этот по меньшей мере несколько необычен.
Бедная Агнесс Дин! Явственно вижу ее, какой она была в тот день— с посиневшими губами и затрудненным дыханием. Я смотрела, как она спускается под гору, возвращается в свой просторный дом, к Мэнсфилду и своим слугам. Она упомянула, что записалась к парикмахеру, и я знала, что спустя несколько часов, вечером, она наденет одно из своих нарядных платьев, подкрасит губы и будет играть роль, поскольку ее муж желал, чтобы она ее играла.
Я же продолжила подниматься в гору по тропинке и наверху увидела ожидавшего меня Аллена Пелла, как будто он знал наверняка, что я приду.
— Я не знал, поедете вы на машине или пойдете пешком, но был уверен, что встречу вас именно здесь, — заявил он. — Бывали вы когда-нибудь в кемпинге?
— Нет, никогда, — призналась я.
— В таком случае вы много потеряли. Я склонен думать, что вы вообще многое в жизни упустили, — он лукаво поглядел на меня. — Как и ваши собратья по классу, знаете ли. Почему бы не присоединиться к пролетариату и не посмотреть мир?
— Мне все как-то не представлялось возможности, — улыбнулась я. — До сего момента.
Это его рассмешило. Мне показалось, что он рад меня видеть. Однако, разглядев его при ярком свете, я поняла, что в нем произошла какая-то перемена. Он осунулся, похудел, на лице его, от крыльев носа и до уголков рта, залегли глубокие морщины, которых я раньше не замечала. Но когда я спросила его, не болен ли он, Аллен лишь отшутился.
— Я? — воскликнул он. — Да я силен как вол. Не расходуйте на меня попусту свое сочувствие, дорогая. В эту минуту, когда вы рядом, я сумел бы справиться с целым вагоном тигров.
Когда мы подошли к кемпингу, он показался мне довольно милым. Но и странным тоже. Открытое пространство, сплошь усеянное небольшими палатками, кострами и автомобилями. Здесь жили по-семейному, открыто и без стеснения; там и сям было развешано постиранное белое, дети играли, мужчины читали газеты, женщины готовили ужин.
Однако при виде этого лагеря меня пронзила острая боль. В былые времена здесь устраивали пикники, поскольку неподалеку имелся ручеек. Нас с Артуром доставляли сюда в легком двухместном экипаже, и мы встречались здесь с другими детьми, прибывшими на таких же транспортных средствах, а в рощице стоял длинный стол со скамейками по обе стороны, за которым мы ужинали. Должно быть, я чем-то выдала свои чувства, потому что Аллен вдруг внимательно посмотрел на меня.
— Откуда сия внезапная меланхолия? — поинтересовался он. — Неужели мы осквернили некое священное место?
— Нет-нет, все в порядке. Просто мы когда-то приезжали сюда на пикники, я и Артур. Еще детьми. Вот и все. Не знаю почему, но в вашем присутствии мне всегда становится грустно. Вообще-то я не очень-то занудная и унылая, клянусь честью.
