Найо Марш - Чернее некуда
— Не расстраивайся, я все понимаю. Слышишь? Он подъехал. Тебе лучше самому встретить его.
— Я скоро приду. И что гораздо важнее — надеюсь, он тоже.
— И я надеюсь. Удачи тебе.
— Аминь! Да будет по твоим словам, — сказал Аллейн.
Он вышел к дверям как раз вовремя, чтобы встретить Громобоя, сопровождаемого «млинзи», который нес огромный букет красных роз и, к удивлению Аллейна, вел на поводке белую афганскую борзую в красном ошейнике. Громобой объяснил, что пес, похоже, совсем пал духом.
— Скучает по хозяину, — сказал Громобой.
Он поздоровался с Аллейном с обычной своей жизнерадостностью, но затем, вглядевшись в его лицо, сказал:
— По-моему, что-то не так.
— Да, — сказал Аллейн. — Нам с вами нужно поговорить, сэр.
— Хорошо, Рори. Где?
— Вот сюда, пожалуйста.
Они вошли в кабинет. Увидев Фокса, к которому успел присоединиться Гибсон, Громобой остановился.
— Похоже, разговор предстоит далеко не частный.
— Речь пойдет о вопросе, касающемся полиции, и моих коллег в частности.
— Вот как? С добрым утром, джентльмены.
Он что-то сказал «млинзи», тот передал ему розы, вышел вместе с собакой и прикрыл за собой дверь.
— Вы не присядете, сэр? — спросил Аллейн.
На сей раз Громобой не стал возражать против его официального тона.
— Разумеется, — сказал он и опустился в белое кресло. Парадный мундир, надетый им для позирования, сидел на нем великолепно. Красные розы сообщали общей картине сюрреалистический оттенок.
— Нельзя их куда-нибудь их пристроить? — спросил Громобой.
Аллейн положил розы на стол.
— Это для Трой? — поинтересовался он. — Она будет в восторге.
— Итак, о чем мы станем говорить?
— О Санскрите. Не могли бы вы сказать мне, что находилось в конверте, который он принес в посольство сразу после полуночи? Конверт был адресован Первому секретарю, однако несколько слов, написанных на нем, указывали, что он предназначается для вас.
— Ваши люди весьма ревностно выполняют свои обязанности, мистер Гибсон, — сказал Громобой, на Гибсона, впрочем, не взглянув.
Гибсон кашлянул.
— По-видимому, специальный пропуск, несущий мою личную печать, для них не указ, — прибавил Громобой.
— Если бы не пропуск, — сказал Аллейн, — конверт скорее всего вскрыли бы. Надеюсь, вы сообщите нам о его содержимом. Поверьте, я не стал бы спрашивать, если бы не считал это очень важным.
Громобой, с той минуты, как он сел, не сводивший с Аллейна глаз, произнес:
— Конверт вскрыл мой секретарь.
— Но он сказал вам, что в нем находилось?
— Записка с просьбой. О некоторой услуге.
— О какой?
— Об услуге, связанной с возвращением этого человека в Нгомбвану. По-моему, я говорил вам, что он намеревается вновь обосноваться там.
— Не означает ли это, что он хочет уехать немедленно и просит как можно скорее предоставить ему въездные документы — визу, разрешение на въезд, все, что для этого требуется? То есть ускорить обычную процедуру, которая занимает, насколько я понимаю, не один день?
— Да, — сказал Громобой. — Именно так.
— Как вы полагаете, почему он сказал полицейским, что в конверте находятся фотографии, которые вы приказали доставить без промедления?
На секунду-другую лицо Громобоя приобрело сердитое выражение. Однако он сказал:
— Не имею ни малейшего представления. Это утверждение смехотворно. Ни о каких фотографиях я не распоряжался.
— Мистер Гибсон, — сказал Аллейн, — не могли бы вы с мистером Фоксом оставить нас наедине?
Оба с важным видом удалились, закрыв за собой дверь.
— Итак, Рори? — произнес Громобой.
— Он был твоим информатором, — сказал Аллейн, — не правда ли? То есть одним из тех, кого мистер Гибсон столь неизящно, но верно именует стукачами?
III
Громобой, при всей его врожденной громогласности, обладал талантом впадать в неожиданное молчание. На этот раз он проявил свой талант в полной мере. Он оставался неподвижным и безмолвным достаточно долго, чтобы часы в кабинете успели откашляться и пробить десять. Лишь после этого он сжал затянутые в белые перчатки ладони, утвердил на них подбородок и заговорил.
— Я помню, в прежние дни в «Давидсоне», — сказал он и в его необычайно звучном голосе вдруг прорезалось нечто напевное, окрасившее эту фразу в густые ностальгические тона, — мы как-то разговорились с тобой одним дождливым вечером обо всем на свете — обычный для юношей разговор. В конце концов, мы принялись рассуждать о правительствах, о применении силы и неожиданно для себя обнаружили, что словно бы стоим на противоположных сторонах глубокого ущелья, едва ли не пропасти, через которую не перекинуто никакого моста. Мы были полностью отрезаны один от другого. Помнишь?
— Да, помню.
— По-моему, мы оба удивились и встревожились, обнаружив себя в таком положении. И я, помнится, сказал примерно следующее: мы с тобой наткнулись на естественный барьер, такой же древний, как наши, отличные один от другого процессы эволюции — в ту пору нам нравились громкие слова. А ты ответил, что существуют огромные территории, которые мы можем исследовать совместно, не натыкаясь на такие барьеры, и что для нас же будет лучше, если мы не станем выходить за их пределы. Так мы с тобой и поступали, начиная с того дождливого вечера. И до сегодняшнего дня.
— Я не вправе бродить вместе с тобой по тропам такого рода воспоминаний, — сказал Аллейн. — И если ты с минуту подумаешь, то поймешь почему. Я полицейский, я обязан исполнять свой долг. Первое, чему нас учат, это необходимость сохранять полную отрешенность. Если бы я знал, во что выльется это задание, я попросил бы избавить меня от него.
— А во что оно вылилось? Что уж такое особенное ты… откопал?
— Могу рассказать. Я думаю, что позапрошлой ночью несколько человек, некоторые из них — фанатики, каждый отчасти не в своем уме и каждым движет собственное неотвязное побуждение, намеревались убить тебя, свалив это убийство на твоего копьеносца, твоего «млинзи»: это как раз те самые люди, о которых я все порываюсь с тобой побеседовать. Но прежде всего — Санскрит. Прав ли я в моей догадке относительно Санскрита? Он действительно был твоим информатором?
— В данном случае, дорогой мой Рори, я могу лишь сослаться на мое право не разглашать определенные сведения.
— Да, наверное. Хорошо. Кокбурн-Монфор. Его надежды занять при новом режиме высокий воинский пост потерпели крушение. Мне было сказано, что это привело его в ярость. Должен ли он именно тебя благодарить за свою преждевременную отставку?
![Найо Марш - Всевидящее око [Чернее черного. Всевидящее око. Работа для гробовщика]](/uploads/posts/books/243314/243314.jpg)
