Уилки Коллинз - Закон и женщина
Какую новую эксцентричность замышлял он? Я встала и принесла стул. Возвращаясь к Декстеру, я заметила, что он был занят по-прежнему рассматриванием, как мне казалось, моего платья. И, что еще страннее, мое платье почему-то, очевидно, заинтересовало и смутило его.
Я поставила стул возле него и готова была сесть, когда он дал мне новое поручение.
— Сделайте мне величайшее одолжение. В конце комнаты на стене висит экран, соответствующий стулу. Мы сидим близко от огня. Экран будет полезен вам. Простите меня, что я заставляю вас принести его. Я имею на это причину.
Опять причина, и в этот раз он произнес это слово с особенным ударением. Любопытство сделало меня покорной рабой его капризов. Я принесла экран. Возвращаясь к нему, я заметила, что глаза его были устремлены на мое простое платье все с тем же странным выражением интереса и грусти.
— Благодарю вас тысячу раз, — сказал он. — Вы уязвили мое сердце, сами того не подозревая. Но вместе с тем вы были невыразимо добры ко мне. Обещаете ли вы простить меня, если я скажу вам правду?
Он хотел объясниться. Я никогда в жизни не давала обещания так охотно, как в этот раз.
— Я был невежлив, заставив вас принести стул и экран. Боюсь, что причина, побудившая меня к этому, покажется вам странной. Заметили вы, что я следил за вами очень внимательно, может быть, даже слишком внимательно, когда вы ходили по комнате?
— Да, — ответила я. — Мне показалось, что вы смотрели на мое платье.
Он покачал головой с горьким вздохом.
— Нет, не на платье. И не на лицо. Нет, милая миссис Валерия, я смотрел на вашу походку.
На мою походку? Что хотел он сказать? Куда забрел его блуждающий ум?
— Вы обладаете даром, редким между англичанками, — продолжал он. — Вы ходите хорошо. И она ходила хорошо. Я не мог преодолеть побуждения полюбоваться ею, глядя на вас. Я видел ее походку, ее простую, безыскусственную грацию, когда вы ходили по комнате. Вы воскресили ее, когда принесли стул и экран. Извините меня, что я беспокоил вас: идея была невинна, побуждение было священно. Вы огорчили и восхитили меня. Сердце мое обливается кровью и благодарит вас.
Он замолчал на минуту, опустил голову на грудь, потом внезапно поднял ее опять.
— Ведь вы говорили вчера о ней, не правда ли? — спросил он. — Что вы сказали? У меня беспорядочная память, я половину помню, половину забываю. Напомните мне, что вы сказали. Вы не сердитесь на меня?
Я, может быть, рассердилась бы на другого человека, но не на него. Теперь, когда он добровольно заговорило первой жене Юстаса, я была слишком заинтересована, чтобы сердиться на него.
— Мы говорили о смерти миссис Макаллан, и мы сказали друг другу…
Он порывисто наклонился ко мне.
— Помню, помню, — воскликнул он. — Я был удивлен и спросил вас, почему вас интересует тайна ее смерти. Скажите мне. Доверьтесь мне. Я горю нетерпением узнать это.
— Тайна ее смерти даже вас не может интересовать так, как интересует меня. От раскрытия этой тайны зависит счастье всей моей жизни.
— Боже милостивый! Что это значит? Подождите. Я начинаю волноваться. Этого не должно быть. Я должен сохранить ясность ума, а не должен увлекаться. Дело слишком серьезно. Подождите минуту.
На ручке его кресла висела изящная корзинка. Он открыл ее и вынул неоконченную полоску вышивки со всеми необходимыми для шитья принадлежностями. Мы посмотрели друг на друга. Он заметил мое удивление.
— Женщины, — сказал он, — благоразумно принимаются за шитье, когда хотят успокоиться и подумать на свободе. Почему мужчинам пренебречь этим успокоительным средством, сохраняющим твердость нервов и ясность ума? Я следую благоразумному примеру женщин. Позвольте мне успокоиться, миссис Валерия.
Он серьезно расправил работу и начал вышивать с терпением и сосредоточенностью искусной швеи.
— Теперь я готов слушать вас, — сказал он. — Вы будете говорить, я буду вышивать. Начинайте, пожалуйста.
Я повиновалась.
Глава XXVIII
ВО МРАКЕ
С таким человеком, как Мизериус Декстер, и с такой целью, какую я имела в виду, неполная откровенность была невозможна. Я должна была или доверить ему все свои интересы без всякой утайки, или совсем отказаться под каким-нибудь благовидным предлогом от разговора, для которого я приехала к нему. Между этими двумя крайними путями не было среднего. Я решилась и начала смелым и откровенным разъяснением собственного положения.
— Вы почти ничего не знаете обо мне, мистер Декстер, — сказала я. — Вы, кажется, даже не подозреваете, что я и муж мой не живем больше вместе.
— Нельзя ли не упоминать о вашем муже? — сказал он холодно, не поднимая глаз от вышивания, не прерывая работы.
— Никак нельзя. Я не могу объясниться, не упоминая о муже.
Он наклонил голову с покорным вздохом.
— Итак, муж ваш и вы не живете больше вместе, — повторил он. — Значит ли это, что Юстас покинул вас?
— Да, он покинул меня и уехал за границу.
— Без необходимости?
— Без всякой необходимости.
— И не сказал, когда вернется к вам?
— Если он не переменит своего решения, он никогда не вернется ко мне.
Мой собеседник взглянул на меня с выражением внезапного интереса.
— Так вот как серьезна ваша ссора, — сказал он. — По взаимному соглашению вы оба возвратили себе свободу, прекрасная миссис Валерия?
Тон, которым он задал этот вопрос, не понравился мне. Взгляд, которым он смотрел на меня, напомнил мне, что я одна с ним и что он может воспользоваться этим. Я дала ему понять — более тоном, чем словами, — что он обязан был относиться ко мне почтительно.
— Вы в полнейшем заблуждении, — сказала я. — Между нами нет никакой ссоры, даже никакого недоразумения. Наша разлука причиняет нам обоим сильное страдание, мистер Декстер.
Он принял мой выговор с иронической покорностью.
— Я весь внимание, — сказал он, принявшись опять за вышивание. — Продолжайте, пожалуйста, я не прерву вас больше.
Я приняла его приглашение и рассказала ему всю правду о моем разрыве с мужем, стараясь представить поступок Юстаса с самой лучшей стороны. Мизериус Декстер опустил свою работу на колени и засмеялся тихим, злорадным смехом, возмутившим меня до глубины души.
— Я не вижу в этом ничего смешного, — сказала я резко.
Его прекрасные голубые глаза устремились на меня с невинным изумлением.
— Вы не видите ничего смешного в таком проявлении человеческой глупости! — воскликнул он. Затем лицо его внезапно омрачилось и приняло какое-то странное, суровое выражение. — Я нахожу только одно объяснение тому, что вы относитесь к этому так серьезно. Вы привязаны к своему мужу, миссис Валерия.
