Джозефина Тэй - Мистификация
Семейству Эшби в гостинице каждый год отводились те же самые номера, которые снимал еще Уильям Эшби VII, тот самый, что вступил в вестоверское ополчение, чтобы отражать ожидаемое вторжение Наполеона Бонапарта. Эти номера не были лучшими в гостинице, потому что в те дни лучшие номера доставались Ледингемам. Когда Ледингемы пришли в упадок, их комнаты стали отдавать семействам Ширли и Халландов. Халланды, на чьих землях располагалась выставка, использовали забронированные в гостинице номера только для гостей, не поместившихся в их собственном доме, но любой гость Халландов котировался выше, чем семейство Эшби.
Впрочем, если бы Эшби захотели, они давно могли бы договориться, чтобы им давали номера получше, но им это просто не приходило в голову. Конечно, комнаты за номером три были хорошо обставлены и выходили окнами в парк, а их семнадцатый номер находился в задней части дома и из его окон была видна лишь крыша залы, но зато это был их «собственный» номер. Так что они по-прежнему помещались в трех маленьких комнатах в старом крыле, а после того, как в конце коридора была пристроена ванная, чувствовали себя здесь как в собственной квартире.
Грегг привез лошадей в Бьюрес во вторник. В среду утром туда же отправился Артур с пони и Бастером, который терпеть не мог находиться в незнакомом стойле и мог за ночь разнести его копытами в щепки. Саймон и близнецы поместились в машине Беатрисы, а Брет поехал с Элеонорой на «блохе», куда также взяли Тони Тоселли, уговорившего Элеонору позволить ему выступать в детских состязаниях («Отец покончит с собой, если вы меня туда не пустите!»). Брет был отнюдь не в восторге от того, что между ним и Элеонорой сидел этот головастик. Его ни на минуту не покидало ощущение, что ему не долго еще суждено общаться с Элеонорой, и была дорога каждая минута, которую он с ней проводил. Но Элеонора была в таком прекрасном настроении, что даже согласилась дать поблажку несносному Тони Тоселли.
— Погода обещает быть отличной, — сказала она, глядя на синее, без единого облачка, небо. — Вообще я помню только один случай, когда в день выставки Шел сильный дождь. Им всегда везет на погоду. Я положила в чемодан нитяные перчатки?
— Да.
— Что ты собираешься делать утром?
— Я собираюсь пройти пешком по дистанции.
— Ну ты хитрец, Брет, — одобрительно сказала Элеонора, — так и сделай.
— Все другие наверняка знают на ней каждую ямку.
— Ну, разумеется. Почти все приезжают сюда каждый год. Лошади до того привыкли к маршруту, что, наверно, прибегут к финишу, даже если их пустить одних. А Беатриса не забыла дать тебе билет на трибуну?
— Нет.
— Он у тебя с собой?
— Да.
— Что-то я сегодня нервничаю по пустякам. Но в твоем обществе как-то успокаиваешься. Ты что, никогда не волнуешься, Брет?
— Волнуюсь. Так, что внутри все переворачивается.
— Интересно. А снаружи не заметно.
— Видимо.
— Как удобно иметь такое невозмутимое лицо. А я, когда волнуюсь, пылаю, как пион.
По мнению Брета, теплый румянец, осветивший ее обычно бесстрастные черты, очень украшал Элеонору. В нем было даже что-то по-детски трогательное.
— Говорят, отец купил Пегги новый костюм, чтобы выступать на выставке. Ты ее когда-нибудь видел верхом?
— Нет.
— Она великолепно смотрится на лошади. И прекрасно ездит. Думаю, она хорошо выступит на своем новом жеребце.
Это было типично для Элеоноры. Как бы она ни относилась к человеку, это не мешало ей признавать его достоинства.
Освещенная утренним солнцем главная улица Бьюреса пестрела рекламными щитами. «Покупайте комбикорм для телят у Карра!» — призывал один из них. «Саффо — безопасное дезинфицирующее средство!» — кричал плакат, перекинутый поперек улицы. «Жидкость Петта», — спокойно заявлял третий, предполагая, что эта жидкость против паразитов настолько хорошо известна, что в более подробной рекламе не нуждается.
В полутемном вестибюле гостиницы их поджидала Беатриса. «Саймон пошел на конюшню», — сказала она.
— Брет, наши номера: семнадцатый, восемнадцатый и девятнадцатый. Ты будешь вместе с Саймоном в семнадцатом. Я с Элеонорой в восемнадцатом, а Сандра и Джейн в смежном с нами девятнадцатом.
Брет не ожидал, что ему придется ночевать вместе с Саймоном, но делать было нечего. Он взял саквояж Элеоноры и свой чемодан и направился к лестнице. В вестибюле народу все прибывало. Элеонора пошла с Беатрисой показать, где находятся их номера.
— Я была наверху блаженства, когда меня в первый раз взяли в Бьюрес и оставили в гостинице на ночь, — говорила она. — Поставь саквояж вот здесь, Брет. Спасибо. Надо скорей вынуть платье, а то оно совсем изомнется.
В семнадцатом номере уже повсюду валялись вещи Саймона, в том числе и на кровати Брета. «Удивительное дело, — подумал он, — как заносчивы эти неодушевленные пожитки даже в отсутствие своего владельца».
Брет убрал вещи Саймона со своей кровати, распаковал чемодан и аккуратно повесил свой новый парадный костюм в пока еще пустом шкафу. Сегодня вечером он впервые в жизни наденет смокинг.
— Если ты от нас отколешься, Брет, — сказала Беатриса, когда он спустился в вестибюль, — приходи обедать в кафетерий в полпервого. Наш столик крайний слева по проходу. А что ты собираешься делать утром?
Он собирался пройти пешком по дистанции.
— Прекрасная мысль. Только не забреди на территорию заповедника, а то тебя арестуют.
Тони отдали под надзор миссис Стек, которая интересовалась только сельскими ремеслами, и потому ее легко было найти в соответствующем павильоне. Все остальные участники выставки находились в беспрерывном движении.
— Если он вам скажет, что его отец при смерти и ему надо срочно ехать домой — не верьте, — Элеонора предупредила миссис Стек.
— А что, его отец болен?
— Нет, но если Тони станет скучно, он может попытаться удрать. Я сама за ним приду в половине первого.
Брет пошел по главной улице Бьюреса. Ему казалось, что с него свалились оковы. Впервые почти за месяц он был предоставлен сам себе и мог делать, что хотел. Он уже и забыл, как это бывает: не чувствовать постоянного напряжения. В течение трех часов можно будет ходить, где вздумается, спрашивать о чем угодно и отвечать на вопросы, не опасаясь проговориться.
Он сел на автобус, на котором было написано «Халландс парк». Ему никогда раньше не приходилось бывать на сельскохозяйственных выставках, и он прошел по рядам, рассматривая экспонаты заинтересованным и в то же время критическим взглядом, сравнивая их с тем, что ему доводилось видеть в других странах: домотканным полотном в Аризоне, сельскохозяйственными орудиями в Нормандии, баранами в Сакатекасе, скотом херефордской породы на Западе Америки, гончарными изделиями в Нью-Мексико. Иногда он ловил на себе недоуменный взгляд, и несколько раз незнакомые люди здоровались с ним и тут же осекались, осознав, что это не Саймон. Да, человек с лицом Эшби не мог быть совершенно свободен в Бьюресе. Но в целом посетители выставки были слишком увлечены экспонатами или заняты собственными делами, чтобы уделять особое внимание случайному прохожему.
