Жорж Сименон - Колокола Бесетра
Чтобы у него появилось желание поправиться как можно скорее, они прислали ему меню очередного завтрака со своими подписями.
Они не понимают, что означает для лежащего здесь человека читать перечень блюд, которые подают людям где-то в другой жизни.
Раковый суп по-нантски
Рулет из лосося с устрицами
Пирог Монгла с рисом и телятиной
Салат из латука с трюфелями
Мороженое по-королевски
Посыльный принес это меню, отпечатанное на хорошей бумаге, и Могра, которому стало очень стыдно, не показывая м-ль Бланш, рвет его на мелкие кусочки.
А Лина каждый день приезжает и уезжает на «Бентли», с шофером в ливрее за рулем.
Разве его не охватывает порой раздражение, когда он вспоминает о шумной жизни, которая кипит за пределами больницы?
Через два дня Могра соглашается, чтобы у него в палате поставили телефон. Якобы на случай, если жене нужно будет с ним поговорить. Она сама попросила его об этом.
– А вдруг однажды вечером я увижу, что не смогу на следующий день тебя навестить?
Аппарат стоит на ночном столике. Он им не пользуется. Это лишь еще один символ.
Глава 13
Первый вторник апреля. Друзья снова собрались в «Тран-Вефуре», а его место все еще пустует. Наверное, есть и другие отсутствующие, так как сейчас пасхальные каникулы. На сей раз никому не пришло в голову прислать ему меню. Быть может, один из них внезапно поинтересовался:
– А кстати, где Рене?
Другой добавил:
– Станет ли он когда-нибудь таким, каким был прежде?
Интересно, что ответил на это Бессон?
В записной книжке все еще попадаются пустые страницы. На них теперь нет даже буквы "Л".
– Она буквально обрывает мне телефон, Рене. Я уже не знаю, что и отвечать.
"Она – это Мари-Анн, которую Лина не видела уже полтора месяца-то ли для того, чтобы себя наказать, то ли из желания продемонстрировать, что взялась за ум.
– Почему бы тебе с ней не повидаться?
– Ты думаешь?
Сейчас Лина в Канне, с Мари-Анн. Они отправились туда на несколько дней, как сами сказали, «по-холостяцки». Он много думает о жене, хотя сосредоточиться ему все труднее, а может, просто не хочется.
Когда, уже за полдень, Лина просыпается, чувствуя тяжесть в голове, противный вкус во рту и мучительный спазм в груди, не проходят ли перед ее мысленным взором такие же картинки, какие видел он в первые дни своего пребывания в больнице, когда просыпался и ждал колокольного звона?
Расчувствовавшись, Могра не раз вспоминал Фекан: не вспоминает ли и Лина многолюдные улицы квартала Йшотьер, где маленькой девочкой она училась жизни?
У каждого есть свой Фекан, свои черно-белые картинки, резкие и приводящие в отчаяние.
10 апреля он записал в книжке: «Каждому – один».
Еще одна запись, которую Могра через несколько месяцев не поймет, а если поймет, покраснеет.
Он не верит, что человек может целиком отдать себя людям, но не исключено, что каждый может полюбить какого-то одного человека и сделать его счастливым.
Мысли кажутся ему такими поверхностными и нелепыми, что он ищет каких-то таинственных слов, в которые мог бы их облечь.
Весна уже в самом разгаре. В субботу и воскресенье машины двигались в двух сотнях метров от его окна непрерывным потоком, буквально бампер в бампер. А через полчаса, даже меньше, их пассажиры, несмотря на уличные пробки, были уже за городом.
А еще он написал в дневнике одно имя: «Жозефа».
На него накатила волна желания, и он вспомнил ночную сиделку. Сейчас Могра не может даже вспомнить ее лица. Но помнит ее тело на раскладушке, пухлые губы, ямку у горла, руку в теплой промежности.
Он пообещал себе, что займется с нею любовью, но больше ее не видел. В какой больнице или клинике дежурит она теперь по ночам?
На следующий день, в связи с Жозефой и будущим возобновлением половой жизни, он записал: «Барбе».
Это название бульвара и станции метро. Для него оно связано с Дорой Зиффер, единственной женщиной, присутствующей на завтраках в «Гран-Вефуре».
Это случилось более двадцати пяти лет назад: они задержались в типографии допоздна, работая над макетом женского журнала, которым он руководит до сих пор.
На улице после долгих поисков они поймали такси, и он предложил:
– Забросить вас домой?
– Нет. На Барбье.
Он не понял. Что она собирается делать в четыре утра в столь безлюдном месте?
– Вам я могу признаться, Рене, перед вами мне не стыдно. Мне сейчас очень нужен мужчина.
Она ему объяснила, что у нее никогда не было любовных связей, потому что после полового акта она всегда испытывает к своему партнеру лишь ненависть и отвращение.
– Может, это своеобразная гордость? Не знаю. Любовников у меня нет, поэтому, когда я чувствую потребность, я отправляюсь порой на определенные улицы, к определенным отелям... Понимаете?
Тогда не понял. Сейчас понимает.
А если предположить, что какому-нибудь мужчине очень захочется изменить Дору Зиффер, спасти ее от нее самой?..
Есть ли у него право пробовать переделать Лину?
Не это ли он все время пытается сделать? А она то стремится ему помочь, то упирается, доходя чуть ли не до ненависти.
Он должен принимать ее такой, какая она есть.
Лина послала ему сюда целый чемодан одежды и всяких нужных мелочей. В шкафчик все это не влезло, и чемодан стоит в углу комнаты.
Сейчас Могра носит фланелевые штаны и домашнюю куртку. Ходит, опираясь на руку м-ль Бланш. Ему еще трудно поднимать правую ногу, он ее подволакивает, как тут говорят.
В физкультурном зале многие ходят точно так же, и кое-кого он уже узнает в лицо. Есть там, например, одна старушка, почти лысая и беззубая, с перекошенными плечами, которая при его появлении всякий раз улыбается.
Кажется, будто она ждет его прихода. Он отвечает ей улыбкой и идет заниматься.
В течение долгой недели Могра пребывает в отчаянии, поскольку не замечает прогресса и ему кажется, что состояние ухудшается.
– Все наши больные проходят через это, – успокаивает м-ль Бланш.
Его так и подмывает не поверить. Он начинает обвинять всех вокруг в том, что они не делают всего, что должны, что персонал зала лечебной физкультуры его невзлюбил и посвящает ему меньше времени, чем другим.
Могра начинает подглядывать за другими больными, считать, сколько упражнений они делают – словно ребенок, который считает, сколько конфет дали его сестричке.
Но и это проходит. Проходит до такой степени, что однажды, когда они сидят с Линой и греются на солнышке, он вдруг говорит:
– Помоги мне встать.
Такого еще не бывало, и Лина крайне удивлена. Она подводит его к кровати, он ложится, но она все еще ничего не понимает.
