Энн Перри - Смерть в Поместье Дьявола
— Я думала, ты придешь в ярость. А вместо этого выясняется, что у тебя есть чувство юмора.
— Чувство абсурда, — поправил Балантайн, довольный собой. — Если Берти Эстли с таким усердием ухаживал за мисс Вулмер, как ты предполагаешь, мне трудно поверить, что при этом он удовлетворял в Девилз-акр совсем другие желания. Или мисс Вулмер отказала ему?
Кристина фыркнула.
— Наоборот. Она схватилась за него, как утопающая — за соломинку. И ее мать тоже. Если бы не эта смерть, они бы уже заловили бедного Берни! Ее же так много, прямо-таки бочка сливок.
— А «бедный Берни» этому противился?
Вновь она замялась, ее пальчики гладили фарфор.
— Честно говоря, понятия не имею. Как уже сказала, я знаю их только по коротким встречам в обществе. Их отношения меня совершенно не интересовали. — Она поставила вазочку на столик, улыбнулась и направилась к камину. В отсветах огня на какие-то мгновения ярко засверкало ее атласное платье, потом Кристина вновь ушла в тень.
— Ты что-нибудь слышала о других жертвах? — Едва этот вопрос сорвался с губ, генерал понял его нелепость и пожалел, что озвучил. — Помимо Макса, разумеется, — торопливо добавил он, чтобы совсем уж не противоречить логике.
Возможно, какое-то воспоминание о службе Макса в их доме шевельнулось в Кристине. Она шумно сглотнула. Генерал почувствовал себя виноватым за то, что упомянул лакея.
— Немного, — осторожно ответила она. — Вроде бы один — врач, а второй — учитель, или что-то в этом роде… Не совсем мой социальный круг, папа. Есть же такая поговорка: в нужде с кем не поведешься, — она нервно рассмеялась. — Может, у них на всех был один грех. Может, играли в карты или кости в Девилз-акр и проигрались. Я вроде бы слышала, что Берти Эстли играл. Не заплатить долг — по социальным меркам грех чудовищный, ты знаешь. Тебе же этому научили в офицерских столовых?
— Тех, кто не платил, исключали из клуба, — сухо ответил генерал, пристально наблюдая за дочерью. — Но их не убивали и не… — он не решился произнести «кастрировали», постеснялся, а потом устыдился своего стеснения. Почему он постоянно ищет эвфемизмы, как какая-то старуха? Почему должен говорить об этом только шепотом? — И не кастрировали, — закончил он.
Дочь, похоже, не обратила внимания на это слово. Отблески огня окрашивали ее лицо розовым. Генерал не заметил, чтобы она покраснела еще сильнее.
— В Девилз-акр мы имеем дело не с офицерами и джентльменами, папа, — не без сарказма указала она. — Исключение из клуба — не их метод.
Разумеется, она права. В данном случае это даже не угроза. Этим заставить должника расплатиться не удастся. Проигравшие просто переберутся в другое место… даже не в Акре; трущобных районов в городе хватало. И человек, которому должны, не будет об этом распространяться: он потеряет лицо, а уж тогда ему точно никто не будет отдавать долги.
— Если на то пошло, — Кристина повернулась к нему лицом, — я подумала, что этот метод наиболее эффективный. И даже удивлена, что потребовалось убить четверых, чтобы донести до кого-то свою мысль.
— Это более чем удивительно, — медленно проговорил генерал, обдумывая слова Кристины и чувствуя, как холодеет кровь. — Просто невероятно.
Дочь уже не смотрела на него. Теперь свет камина подчеркивал стройность ее фигуры. Она практически не изменилась с семнадцати лет, но генерал чувствовал, что теперь их разделяет пропасть. Или всегда разделяла, но в своем самодовольстве он полагал, что знает ее, раз уж она его дочь?
— Карточный долг не вызывает такой яростной ненависти, — он вернулся к теме, которую еще не считал исчерпанной.
— Может, они безумцы? — Кристина пожала плечами. — Кто знает? Действительно, это крайне неприятная история, папа. Должны ли мы ее обсуждать?
Извинение едва не сорвалось с языка, но в последний момент Балантайн передумал.
— Ты находишь, что можешь выкинуть ее из головы? — спросил он. — У меня не получается.
— Вероятно. — Теперь она отлично имитировала ледяное пренебрежение Огасты. — Да, я могу. Я в отличие от тебя не нахожу визиты добропорядочных граждан в трущобные кварталы столь завораживающими. Предпочитаю общество, в котором выросла и воспитана.
— Я думал, ты находишь его скучным. — Он удивился, до чего резким стал его язык. — Ты часто сама говорила об этом.
Она чуть вскинула подбородок и отошла на пару шагов.
— Ты предлагаешь мне заглянуть в Девилз-акр, чтобы поискать там разнообразия, папа? — В голосе зазвенели ледяные нотки. — Не думаю, что кто-нибудь такое одобрит. И мама придет в ужас. — Она подошла к веревке звонка, дернула. — Боюсь, как и большинству других женщин, мне придется мириться со скукой и рутиной повседневной жизни. Но я нахожу твои нравоучения невыносимо помпезными. Ты не имеешь ни малейшего понятия, чем вызваны эти убийства, и я не понимаю, почему тебе хочется продолжать говорить о них. Разве что от этих разговоров у тебя возникает чувство превосходства. У меня больше нет желания мусолить эту тему. Как и говорит мама, это невероятно гадко.
На звонок появился лакей.
— Пожалуйста, попроси подать мою карету, Страйд. Я уезжаю домой.
Балантайн испытывал и облегчение, и чувство потери, когда смотрел ей вслед. Что, мужчины все воспринимают не так, как женщины? Или причина в том, что они принадлежат к разным поколениям? Возникало ощущение, что остается все меньше людей, с которыми он мог говорить, чувствуя, что они обсуждают что-то значимое, а не просто обмениваются фразами, не слушая друг друга и не обращая внимания на собеседника.
Почему ему захотелось поговорить об этих убийствах с Кристиной? Или с кем-то еще? Есть тысяча тем для обсуждения, приятных и интересных… даже удивительных. Почему Девилз-акр?.. Потому что он помнил часть того, о чем говорил Брэндон-младший, — бедность, боль… Генерал мог понять ненависть, побудившую кого-то убить Макса… пусть дикое надругательство над трупом оставалось за пределами его восприятия. Он мог бы и сам убить этого человека, но прострелив ему голову. Однако, возможно, если бы Макс сделал проституткой его жену или дочь, он почувствовал бы желание не просто убить его, но и лишить его мужского достоинства, средства его могущества и символа нанесенного им оскорбления… Тогда восторжествовала бы справедливость.
Балантайн не мог изгнать эти мысли из головы. И ни с кем не мог их обсудить, не вызывая злости или обвинений в самодовольной глупости или пустых нравоучениях. Таким его семья, женщины, которых он любил, видели его? Бесчувственным и помпезным, одержимый мерзкими убийствами в районе, о котором он ничего не знал?
