Дональд Томас - Казнь Шерлока Холмса
— Полагаю, письмо было напечатано при помощи той машинки, что мы видели во вчерашнем представлении?
— Несомненно, хотя дело не в этом. Возьмите листок, который вы собирались выбросить в воду, и вы заметите определенное сходство между двумя текстами. Приложив к строке линейку, можно увидеть, что буквы «а», «к», «с» и «я» слегка проваливаются, а «б», «о» и «л», напротив, чуть подскакивают. «М» опускается в нижнем регистре, но подпрыгивает в верхнем. Это связано с несовершенством заводских станков: плечо каждого рычага немного отличается от остальных. Кроме того, «увязающие» литеры располагаются в левой части клавиатуры, а стремящиеся выскочить — в правой. Такое можно наблюдать довольно часто, — сказал Холмс и поджал губы, очевидно производя в уме какие-то подсчеты. — Сорок лапок, на конце каждой по две буквы. Лапки разные, восемьдесят символов тоже отлиты не совсем одинаково. Вероятность того, что две машинки окажутся идентичными, — примерно один к пятистам тысячам. Прибавьте к этому износ, зависящий от особенностей использования. Выходит, преступник, который пишет от руки, изменяя почерк, скорее останется неузнанным, чем тот, что печатает на машине.
Мне показалось, будто Холмс слишком пространно рассуждает об очевидных вещах.
— Чемберлен подписал свое письмо, следовательно машинка, на которой оно напечатано, вероятнее всего, принадлежит ему. Честное слово, Холмс, не понимаю, к чему все эти подробности, — брякнул я, чем несказанно удивил моего друга.
— Когда дело дойдет до Центрального уголовного суда, будут важны любые детали, без сомнения. Предположение, что «машинка, вероятнее всего, принадлежит ему», требует неопровержимого доказательства. От устройства Чемберлен может избавиться, и тогда листок, который вы чуть не выбросили, станет единственной уликой, подтверждающей авторство послания. А оно, между прочим, вполне способно отправить писавшего на виселицу.
— Неужели?
— Да, если мы не помешаем ему осуществить задуманное. Вы не замечаете признаков психопатии в речи этого шарлатана? По-моему, он из тех, кто может бесконечно улыбаться, затевая страшную подлость. Посмотрите, пожалуйста, на письмо и на конверт. Просто посмотрите, не читая!
Я повиновался, однако мне пришло в голову лишь то, что и само послание, и адрес напечатаны на одной машинке. Мой друг хотел услышать не это.
— Текст письма более четкий, чем надпись на конверте, — наконец догадался я.
— Что вы имеете в виду?
— Буквы кажутся более яркими.
— Прекрасно, Ватсон! Лента, с помощью которой печатали адрес, уже износилась. А та, что послужила для письма, хотя и не новая, но гораздо менее истертая. Можно подумать, будто эти два текста, несмотря на совпадение указанных дат, созданы с промежутком в несколько дней, вплоть до двух недель.
— Но Герни там и там указал день получения.
— Карандашную пометку нетрудно подделать.
— А вдруг Чемберлен сначала отпечатал адрес, а перед тем, как взяться за письмо, заменил ленту в машинке, чтобы оно выглядело лучше?
— Мой дорогой Ватсон, я готов побиться с вами об заклад, что ни один человек из ста не будет заранее подписывать конверт. Кроме того, Чемберлен, скорее всего, сменил бы ленту еще до написания адреса или вовсе махнул бы на это рукой. Так или иначе, лента, которая была в машинке, когда печатали письмо, не новая. Можете не сомневаться, оно написано задолго до даты, указанной в последней строке. Через увеличительное стекло вы увидите, что она будто слегка размазана. Машинка произведена фирмой «Е. Ремингтон и сыновья» в Илионе, штат Нью-Йорк. Эта великолепная модель позволяет вернуться на один интервал назад, чтобы заново напечатать букву, в которой была допущена ошибка. Дата отбита два-три раза, чтобы беглый взгляд не заметил истертости ленты.
— Выходит, Чемберлен написал примирительное послание, продержал его у себя две недели и только потом, допечатав число и месяц, отправил Герни? Но зачем?
Холмс вложил лист в конверт и вернул на прежнее место в бюро.
— Письмо не было отправлено, Ватсон.
— Как же штемпель и почтовая марка?
— В конверте изначально находилось что-то другое — совершенно безобидное и, по-видимому, не от Чемберлена.
— Но кому понадобилось подменять содержимое конверта? Почему «профессор» просто не опустил в почтовый ящик то письмо, которое мы нашли?
— Мой дорогой Ватсон! Это письмо — абсолютная бессмыслица. Мы собственными глазами видели, что через несколько дней после указанной даты отправки шарлатан продолжал обманывать своих доверчивых зрителей, как и раньше. Примирительное послание было написано не для того, чтобы Герни его прочел, а в качестве улики, когда сам ученый уже не сможет ничего возразить.
— Кто же найдет письмо, если не адресат?
— Душеприказчики, а возможно, и полиция. Чемберлен рассчитывал на то, что Герни, поместив письмо в коробку для корреспонденции, в ближайшие дни к нему не притронется: к чему перечитывать, скажем, заурядную записку или неинтересную вырезку из субботней газеты?
— А потом?
— Потом подмена письма едва ли обнаружится. Согласно плану, разработанному Чемберленом, Герни оставалось жить совсем недолго.
Я сомневался в столь злых намерениях артиста. Холмс, казалось, преувеличивал серьезность положения. Мы оба посмотрели на человека, по-прежнему лежавшего без сознания в соседней комнате. Теперь он был вне опасности, но я все еще боялся оставлять его одного. Холмс открыл шкафчик с лекарствами и принялся изучать его содержимое. Разглядывая порошки и таблетки, мой друг время от времени просил меня перечислить их ингредиенты. Мы прошли по всему списку, от карболового ингалятора до «Никодимовых пилюль Проптера», на коробке с которыми красовалось обещание «сделать старика молодым», {15} вызвавшее у Холмса сардоническую усмешку.
— И каким же образом достигается столь замечательный эффект?
— Все это сплошной обман, — тихо ответил я, опасаясь разбудить Герни. — Многие мои пациенты принимали подобные «чудодейственные снадобья». Они совершенно бесполезны, но и вреда не причиняют. «Никодимовы пилюли» содержат мышьяк в качестве укрепляющего средства, однако доза настолько мала, что можно проглотить всю пачку и с вами ничего не случится. Кроме того, в состав пилюль входит афродизиак, так называемые шпанские мушки, но опять же не в том количестве, чтобы пожилой человек помолодел хоть на год. Холмс взял в руки конверт, который был прислонен к задней стенке шкафчика. Внутри оказались бланки и квитанции фирм, которые по почте снабжали Герни той или иной панацеей. Очевидно, эти бумаги с адресами он хранил для следующих заказов. Вот что мы прочли:
Изготовители шара для ингаляций карболовым дымом сообщают своим клиентам о перечислении суммы в 100 фунтов стерлингов на счет в городском и пригородном банках для выплаты тому, кто заболеет инфлюэнцей в течение 6 месяцев после ежедневного использования ингалятора перед завтраком на протяжении 4 недель. Патентованный укрепляющий сироп Лермаунта из железа и шоколада следует принимать каждое утро натощак, запивая теплой водой. Перед отходом ко сну возможно принятие еще одной столовой ложки. Средство абсолютно безопасно для детей старше 5 лет.
Производители каолиново-опиумной микстуры из Хакни-Даунса и «Никодимовых пилюль Проптера» из Кентиш-Тауна напечатали в своих проспектах многочисленные хвалебные отзывы, полученные со всех уголков страны от безнадежно больных, которым вышеназванные снадобья возвратили здоровье, а то и спасли жизнь. Проптер вдобавок предлагал постоянным клиентам оценить достоинства «улучшенных» капсул, бесплатно предоставляемых в количестве двадцати штук: они должны были «победить бессонницу» — увы, прежде она могла возникать при употреблении чудодейственного средства. Для достижения желаемого эффекта полагалось принимать пилюли «строго в указанном порядке, дважды в день».
— Так или иначе, — заметил я, заглядывая в коробочку, — эти капсулы не причинят ему вреда: он выпил уже восемнадцать из двадцати. Вторая упаковка не распечатана.
Холмс и я вернулись в гостиную и сели в кресла. Близилось время, когда мы могли спокойно покинуть Герни, предоставив ему во сне избавляться от остаточного воздействия хлороформа. Утром я собирался прочитать больному лекцию о вреде самостоятельных экспериментов с анестетическими средствами.
— Что до письма Чемберлена, — сказал я Холмсу, — то едва ли мы можем обсудить его с мистером Герни, ведь тогда вам придется признаться во взломе бюро.
— Я ничего не взламывал, — равнодушно ответил мой друг. — Тем не менее вы правы: беседовать с господином ученым я не собираюсь. Думаю, нам лучше сразиться с его врагом. Завтра мы установим наблюдение за жилищем Чемберлена на Марин-Парейд, чтобы маэстро от нас не ускользнул. Я должен знать о нем все: куда он ходит, чем занимается и в какой компании. Мне потребуется ваша помощь — когда преследователь один, от него слишком легко оторваться. И не говорите мне, Ватсон, будто я позабыл о бедной мисс Эффи Динс. Поверьте, все это мы предпринимаем в том числе для ее блага. Около двух часов пополуночи мы вызвали управляющего и сообщили ему, что опасность миновала и теперь мистера Эдмунда Герни можно оставить в номере одного. Учтивый итальянец вновь рассыпался в благодарностях, выразив готовность отплатить услугой за услугу. По совету Шерлока Холмса я высказал единственное пожелание: пусть мистера Герни ни в коем случае не просят покинуть гостиницу, прежде чем я серьезно с ним не поговорю. В свою очередь я пообещал сделать это до следующего вечера и тем самым положить конец его пагубной привычке принимать анестетики без назначения врача. Бледное лицо управляющего, и без того имевшего унылый вид, помрачнело. Должно быть, моя просьба показалась ему несколько обременительной, однако он заверил, что исполнит ее в точности.
