Колин Декстер - Панихида по усопшим
Теперь я должна рассказать о деньгах. Мой довольно красивый маленький оклад теперь отсутствовал, наше финансовое положение было тщательно обдумано, и мама решила, что мои собственные познания в экономике, были надежной гарантией благоразумия и волшебства в денежных вопросах. Поэтому вскоре мне пришлось полностью разобраться во всех наших финансовых делах, это было незадолго до того, как моя мать с удовольствием переложила всю ответственность на меня. У нас не было никаких проблем с домом, так как мой отец взял комбинированную ипотеку и застраховал свою жизнь. Дом был слишком большим для нас двоих, но его рыночная стоимость в настоящее время была примерно в десять раз больше, чем когда мой отец купил его двадцать пять лет назад. В то время у моей матери были ликвидные активы на сумму около 2 000 фунтов в различных биржевых акциях, а мой собственный депозитный счет в банке «Ллойдс» составлял более 800 фунтов. Кроме того моей матери выплачивались пенсионные отчисления как вдове, благодаря предусмотрительности отца, который работая с прессой, платил страховые взносы и, наконец, в это же время я также обратилась за пособием на иждивенцев в Департамент социального обеспечения. В течение следующих десяти лет или около того я брала довольно много надомной работы – в основном докторские диссертации и рукописи начинающих авторов и такого рода вещи. Так мы жили до некоторой степени комфортно и безопасно. А потом два года назад на фондовом рынке произошел спад, и я узнала, что мамин акционерный капитал уменьшился до 500 фунтов. Если бы только я начала действовать на шесть месяцев раньше, все было бы хорошо или, по крайней мере, в половину не так катастрофично. Когда курс акций упал еще ниже в последующие недели, мы оказались в глубоком кризисе. Я скрывала все это от мамы, как могла, и это было не сложно. Она не имела никаких реальных знаний по финансовым вопросам. Если бы мой отец был жив, он сумел бы распорядиться нашими маленькими ресурсами с проницательной компетенцией и никогда не позволил бы моей матери беспокоиться о таких вещах. После его смерти груз ответственности свалился на мои собственные плечи, но мама была полностью уверена, что все было по-прежнему хорошо. Я слишком стыдилась своей собственной некомпетентности, чтобы позволить ей думать иначе. Тогда я решила (а помните, это было только два года назад), поместить все наши оставшиеся активы в одну идею, в одну инвестицию. Я уже упоминала, что наш дом был слишком велик для нас двоих, и у меня были планы на него. Мы хотели разделить дом на две части – мы с матерью будем жить на первом этаже, и сдадим в аренду какой-нибудь семье второй этаж. Моя идея состояла в том, чтобы переделать переднюю, так чтобы отделить лестницу на верхний этаж и сделать его полностью самостоятельным для проживания. Ванная комната и туалет были уже на этом этаже в любом случае, и капитальная реконструкция необходима была только кухне наверху и небольшой ванной комнате внизу со второй входной дверью, тогда не будет необходимости обмена ключами или проблем с дверными звонками и никаких почтовых осложнений. Один друг составил для меня аккуратные планы и, узнав, что никакого разрешения на строительство не требуется, я попросила сделать смету. Она оказались удивительно высокой, но я решила, что мы могли бы легко уложиться в самую низкую оценку в 1500 фунтов. Так что я решилась, и работа началась несколько месяцев спустя с кучами песка, с грудами кирпичей и досок строителей, появившихся на дорожке перед домом. Все шло хорошо, пока через год в феврале прошлого года, моя мать не получила письмо от старого друга, он написал, что слышал о чудесной клинике в Швейцарии, которая специализировалась на лечении и уходе за больными с рассеянным склерозом. Нет, магическое лечение не обещали, но были обнадеживающие отчеты довольных клиентов, и была брошюра, приложенная к письму, которая давала полную информацию о трехнедельном курсе вместе с цветной картиной самой клиники с видом на озеро Тун, на фоне заснеженных вершин Альп и предгорий, изобилующих камнеломками и эдельвейсами. Стоимость была 630 фунтов, в нее входила цена перелета туда и обратно из Хитроу в Базель, и транспорт до и из клиники. Никогда прежде до этого я не понимала полностью страшную тиранию денег. Если бы я дала их, мама смогла бы ходить. Если я этого не сделаю, она не сможет ходить. Там не было никаких градаций достоинства или необходимости. Я весьма скептически относилась к лечению болезни моей матери, но клиника была явно одной из авторитетнейших, и я знала, что пребывание за рубежом хорошо скажется на моей матери. Она не выходила из дома в течение более полутора лет, и часто я даже беспокоилась, сможет ли она встать с постели и пересесть в свое инвалидное кресло. Но теперь в первый раз за много лет она приняла твердое решение сама. Она хотела поехать, и была взволнована перспективой лечения. Она уехала. Хотя я провела три недели в ее отсутствие усердно работая, как обычно в качестве машинистки днем и дополнительно временной официанткой по вечерам, это был волнующий период, и я снова открыла для себя некоторые радости жизни. Но дела обстояли не слишком хорошо. Строители неожиданно нашли повреждение сливной трубы, и я получила письмо от главы фирмы о том, что, если я хочу, чтобы работа была должным образом выполнена, смету придется увеличить на 350 фунтов. Возвращение моей матери показало, что лечение ей не помогло, конечно. Тогда же было обнаружено, что сточные трубы на первом этаже определенно должны быть заменены, я была вынуждена попросить строителей прекратить работу на несколько недель, так как была не в состоянии оплатить фирме следующий ежемесячный взнос. К середине лета я совсем потеряла голову. Именно тогда я пошла к преподобному Лайонелу Лоусону.
Глава тридцать девятая
Показания, данные мисс Рут Роулинсон (продолжение)
В первый раз я попала в Сент-Фрайдесвайд еще девочкой с хором средней школы, в составе сводного хора Оксфорда. Некоторые из нас приходили туда снова, особенно когда церковному хору не хватало сопрано и контральто для исполнения гимнов Палестрины. Так я познакомилась с некоторыми из служителей и начала чувствовать себя там как дома. Вскоре я стала постоянным членом хора, но не потому, что имела какие-либо глубокие убеждения о Высоком англиканстве, а потому что мне нравились различные сферы деятельности и знакомства. Там была одна старушка, которая убиралась в церкви каждое утро, всю неделю – женщина, настолько искалеченная артритом, что балансирование шваброй и ведрами само по себе было положительным подтверждением ее веры и воли. Я узнала ее достаточно хорошо, и однажды когда мы с ней разговаривали, она сказала очень просто и счастливо, что надеется, что однажды Бог вознаградит ее за то, что она делает, но если Он решит, что она недостойна, то потом еще и восславит Его за благочестие, которое она здесь испытывала. Вместо того, чтобы ощутить удивление или цинизм, я почувствовала себя глубоко тронутой и, когда она умерла, я поклялась, что попробую взять на себя хоть какую-то часть ее добрых дел. И так я начала убирать, и чистить, и исполнять другие немногие обязанности мирян, которые служили в церкви. В ходе этой самостоятельно наложенной епитимьи я, естественно, узнала Лайонела Лоусона достаточно хорошо и, как я сказала, пошла к нему за помощью и советом, когда уже не могла справиться с нашим финансовым кризисом. Для меня было одним из величайших сюрпризов в моей жизни, когда он сказал мне, что если все, что меня беспокоит, это деньги, то я могу и должна немедленно забыть о своих заботах. Он спросил меня, сколько мне нужно, и когда я ему ответила, он просто сел за стол (где я заметила нож для разрезания бумаги в виде распятия) и выписал чек на 500 фунтов. Это было похоже на чудо, и когда я сказала ему, что понятия не имею, когда смогу вернуть их или как я смогу отблагодарить его, он просто сказал, что он может однажды оказаться сам в беде и, если он попросит, он хотел бы знать, попробую ли я помочь ему, чем смогу. Конечно, я пообещала, что сделаю абсолютно все для него, и я хорошо помню, как молилась, чтобы я смогла оказать ему какую-нибудь действительно большую услугу. Когда я в тот день уходила из дома священника, я увидела человека, выходящего из кухни. В то мгновение я не узнала его, хотя лицо его было знакомо. Он был довольно бедно одет, но свежевыбрит, его волосы были недавно подстрижены. Я знала, что у Лайонела бывали некоторые мужчины из церковного приюта, которые оставались с ним на день или два, а иногда он убеждал их прийти на церковные службы. Потом я его узнала. Он был того же возраста и такого же телосложения, как Лайонел, но в последний раз, когда я видела его, у него была недельная щетина на лице и его волосы были длинными и грязными. И только позже я узнала, что этот человек был братом Лайонела – Филиппом.
