Джон Гришэм - Дело о пеликанах
Достав из-под кровати записывающее устройство, он протянул телефонный провод до самой стены. Нажал на кнопку, подождал и услышал голос Дарби. Выключил телевизор.
Всякий раз работа выполнялась по-разному. Однажды в Мехико он выискивал свою жертву три недели, а нашел ее в постели с двумя проститутками. Это была глупая ошибка, и за время его карьеры противоположная сторона не раз помогала ему своими глупыми ошибками. Этот парень тоже допустил глупую ошибку, когда начал шнырять по округе, болтая своим языком и раздавая карточки с номером своей комнаты. Он сунул свой нос в мир высшей лиги убийств, и посмотрите теперь на него.
С ничтожным шансом на успех копы в течение нескольких минут осмотрят эту комнату и объявят этот случай еще одним самоубийством. Они выполнят положенные процедуры и зададут себе пару вопросов, на которые не смогут ответить, ну и что? Такие вопросы есть всегда. Поскольку он был в ФБР важным адвокатом, вскрытие проведут примерно через день, и, очевидно, ко вторнику эксперт неожиданно обнаружит, что это не самоубийство.
Ко вторнику девица будет уже мертвой, а он окажется в Манагуа.
Глава 24
Его обычные официальные источники в Белом доме не располагали какими бы то ни было сведениями, относящимися к делу о пеликанах. Серж никогда не слышал о нем. Зондирующие телефонные звонки в ФБР ничего не дали. Приятель в министерстве юстиции сказал, что не слышал даже упоминания о подобном деле. Он копал весь уик-энд, но так ничего и не обнаружил. Рассказ о Каллагане подтвердился после того, как он нашел экземпляр новоорлеанской газеты. Когда в понедельник в отделе новостей раздался ее звонок, ничего нового у него не было. Но наконец-то она позвонила.
Пеликан сказала, что звонит из телефона-автомата, поэтому просит не беспокоиться.
— Я все еще копаю, — сказал он. — Если такое дело существует, то оно очень тщательно скрывается.
— Я уверяю вас, что оно существует, и мне понятно, почему оно скрывается.
— Уверен, что вы можете рассказать мне больше.
— Намного больше. Это дело чуть не убило меня вчера, поэтому я, наверное, буду готова заговорить раньше, чем думала. Мне надо излить душу, пока я жива.
— Кто пытается убить вас?
— Те же, кто убил Розенберга и Джейнсена, а также Томаса Каллагана.
— Вам известны их имена?
— Нет, но я видела по крайней мере четырех из них начиная со среды. Они рыщут здесь, в Новом Орлеане, надеясь, что я сделаю какую-нибудь глупость и они смогут меня убить.
— Скольким людям известно дело о пеликанах?
— Хороший вопрос. Каллаган передал его в ФБР, и я думаю, что оттуда оно попало в Белый дом, где, очевидно, вызвало переполох, а куда дальше пошло — одному Богу известно. Через два дня после того, как Каллаган передал его в ФБР, он был мертв. Я, конечно же, должна была погибнуть вместе с ним.
— Вы были вместе?
— Я была рядом, но недостаточно близко.
— Значит, вы — та неустановленная женщина, которую видели на месте происшествия?
— Да, так преподнесли меня газеты.
— Тогда полиции известно ваше имя?
— Мое имя Дарби Шоу. Я студентка второго курса юридического факультета Тулейна. Томас Каллаган был моим профессором и любовником. Я написала записку о деле, передала ему, а все остальное вам известно. Вы меня слушаете?
Грантэм торопливо записывал.
— Да. Я слушаю.
— Я устала от Французского квартала и планирую сегодня уехать. Завтра я откуда-нибудь позвоню. Вы имеете доступ к отчетам о президентских предвыборных кампаниях?
— Это открытая информация.
— Я знаю. Но как быстро вы можете получить сведения?
— Какие сведения?
— Список всех основных вкладчиков в последнюю избирательную кампанию президента.
— Это не трудно. Я смогу заполучить его сегодня во второй половине дня.
— Сделайте это, а я позвоню вам утром.
— О’кей. У вас есть копия дела?
Она заколебалась.
— Нет, но я его помню.
— И вы знаете, кто совершил убийства?
— Да, и как только я скажу вам, ваше имя окажется в их списке смертников.
— Скажите это сейчас.
— Давайте не будем торопиться. Я позвоню вам завтра.
Грантэм еще некоторое время прислушивался, а затем положил трубку. Взяв блокнот с записями, он стал пробираться среди столов и сотрудников к стеклянному кабинету своего редактора Смита Кина.
Кин был бодрым и дружелюбным типом, проводившим политику открытых дверей, которая приводила к хаосу в его кабинете. Он заканчивал говорить по телефону, когда ввалился Грантэм и закрыл за собой дверь.
— Эта дверь не закрывается, — резко сказал Кин.
— Нам надо поговорить, Смит.
— Мы говорим при открытых дверях. Открой эту чертову дверь.
— Я открою ее ровно через секунду. — Грантэм выставил обе ладони перед лицом редактора, подтверждая серьезность своих намерений. — Давай поговорим.
— О’кей. О чем разговор?
— Он большой, Смит.
— Я знаю, что он большой. Раз ты захлопнул эту окаянную дверь, значит, разговор большой.
— Я только что во второй раз говорил по телефону с молодой леди по имени Дарби Шоу, которой известно, кто убил Розенберга и Джейнсена.
Кин сидел неподвижно и смотрел на Грантэма.
— Да, сынок, это колоссально. Но откуда ты знаешь? Откуда это известно ей? Чем ты можешь подтвердить?
— У меня нет еще материала на статью, Смит, но она постепенно мне рассказывает. Прочти вот это.
Грантэм дал ему копию газетного сообщения о смерти Каллагана. Кин медленно читал.
— О’кей. Кто такой Каллаган?
— Неделю назад здесь, в Вашингтоне, он передал в ФБР маленький труд, известный как дело о пеликанах. Очевидно, с убийствами в деле связывается какая-то никем не подозреваемая личность. Дело кочует по рукам, затем передается в Белый дом, а кому дальше — неизвестно. Двумя днями позже Каллаган заводит свой «порше» последний раз в жизни. Дарби Шоу заявляет, что она — та неустановленная женщина, о которой упоминается в сообщении. Она находилась с Каллаганом и должна была умереть вместе с ним.
— Почему она должна была умереть?
— Она автор этого дела, Смит. По крайней мере она так заявила.
Кин откинулся в кресле и положил ноги на стол. Он изучал фото Каллагана.
— Где находится дело?
— Я не знаю.
— Что в нем?
— Тоже не знаю.
— Значит, у нас ничего нет, не так ли?
— Пока нет. Но что, если она расскажет мне все, что в нем содержится?
— И когда она это сделает?
Грантэм задумался.
— Скоро, я думаю. Очень скоро.
Кин покачал головой и бросил копию на стол.
