Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз
– А лошадь вы вывели? – Питт и сам не знал, почему задал этот вопрос, разве что в памяти всплыла картина перепуганных животных – давно это было, в его юности.
– Лошадь? – переспросил брандмейстер, нахмурившись. – Какую лошадь?
– Лошадь доктора, которая возила его двуколку.
– Чарли! – заорал брандмейстер, обращаясь к промокшему насквозь и перепачканному грязью пожарному, проходившему, сильно хромая, в нескольких шагах от них. – Чарли!
– Да, сэр? – Чарли остановился, потом подошел к ним. Брови у него были сожжены, глаза покраснели, он был здорово вымотан.
– Ты был там, сзади, – ты лошадь вывел?
– Не было там никакой лошади, сэр. Я специально глядел. Нельзя ж было допустить, чтоб животное погорело.
– Да нет же, была там лошадь! – возразил Питт. – У доктора Шоу имеется двуколка, он на ней на вызовы ездит…
– И двуколки там не было, сэр. – Чарли был непреклонен. – Конюшня была еще цела, когда я туда добрался. Ни лошади, ни двуколки. Или их держали где-то в другом месте, или он уехал.
Уехал! Может, доктора Шоу и на самом деле здесь вообще не было и в пожар он и на сей раз не угодил? И в этом огненном аду погиб один только Эймос Линдси?
Кто может сказать? И кого спросить? Томас повернулся обратно к пылающему в ночи пожару, ко все еще громко потрескивающим обломкам и искрам, к ревущему пламени. В дальнем конце тесной толпы – повозок с насосами, лошадей, множества ведер с водой, лестниц, усталых и обгоревших людей – он заметил две темные фигуры, Джозайю и Пруденс Хэтч; они стояли чуть поодаль друг от друга, сгорбленные, погруженные каждый в свои горестные переживания. Фигура в рясе – Клитридж, конечно, – металась поодаль, ряса развевалась, в вытянутой руке – фляжка с водой; Лелли тем временем заворачивала в одеяло совсем юную девушку, кухонную служанку, которую так сильно трясло, что Питту было это видно даже во всей этой суете и дыму. Лакей Линдси – тот, с прилизанными волосами, – стоял один, совершенно ошеломленный, словно человек, заснувший стоя.
Томас обошел это скопление лошадей и ведер и еще работающих пожарных и направился в другой конец толпы. Он был уже на противоположном тротуаре, когда услышал стук копыт. Инспектор автоматически оглянулся в ту сторону, к центру Хайгейта, желая увидеть, кто это приехал. Больше пожарных насосов здесь уже не требовалось, к тому же никакого звона колоколов слышно не было.
Это была двуколка; лошадь шла почти галопом, колеса бешено вертелись и подскакивали при такой быстрой, отчаянной езде. Питт сразу понял, что это доктор Шоу, еще до того, как разглядел его, и почувствовал огромное облегчение, за которым, правда, сразу же последовали мрачные раздумья. Если Шоу остался жив, значит, по-прежнему вполне возможно, что именно он устроил эти два пожара: первый – чтобы убить Клеменси, второй – чтобы прикончить Линдси. Но почему именно его? Может быть, за те несколько дней, пока он оставался в доме Линдси, Шоу каким-то образом выдал себя – неудачной фразой, случайным словом, даже, возможно, чем-то невысказанным, когда оно должно было прозвучать? Мысль была болезненно-горькая, но если по-честному, ее нельзя было отринуть прямо с порога.
– Питт! – Шоу чуть не свалился с подножки двуколки, он даже не подумал о том, чтобы привязать лошадь, оставив ту идти куда вздумается. Он схватил Томаса за руку, едва не сбив его с ног. – Питт! Бога ради, что тут произошло? Где Эймос? Где слуги? – Лицо у него было такое несчастное и мрачное, что было просто невозможно ему не посочувствовать.
Инспектор протянул руку и поддержал его.
– Со слугами все в порядке. А вот Линдси, боюсь, оттуда не вытащили. Мне очень жаль.
– Нет! Нет! – хриплый выкрик вырвался из глотки Шоу, и он бросился вперед, налетая на людей, расталкивая их в своем стремительном рывке прямо к ревущему пламени.
После секундной задержки Томас бросился за ним, перепрыгнув через шланг и случайно задев пожарного, который отлетел в сторону. Шоу он поймал совсем близко от горящего дома, где стоял невыносимый жар, а рев пламени оглушал, словно слышался со всех сторон; схватил доктора, сбил его с ног, повалил на землю.
– Вы ничего там не сможете сделать! – крикнул он, перекрывая рев и грохот. – Вы только погибнете!
Шоу закашлялся и попытался встать на ноги.
– Но там же Эймос! – Он был близок к истерике. – Я должен… – Тут он замолчал, уперев руки в колени, и уставился в пламя. До него наконец дошло, что его попытка совершенно ничего не даст. И что-то у него внутри сломалось; он уже не сопротивлялся, когда Питт поставил его на ноги и мягко сказал:
– Давайте отойдем, не то вы обгорите.
– Что? – Шоу, по-прежнему не отрываясь, смотрел на бушующее пламя. Они стояли так близко к нему, что жар жег им лица, а яркость огня заставляла щуриться, но он, кажется, едва ощущал и понимал это.
– Пошли назад! – крикнул Томас, когда рядом с грохотом и в снопе искр упала горящая балка. Более не раздумывая, он ухватил Шоу за руку и потащил прочь, словно это было испуганное животное. В первый момент инспектор испугался, что доктор вот-вот упадет, но тот все же наконец подчинился ему и, шатаясь и спотыкаясь, пошел, не заботясь, ушибся он или нет.
Питт хотел сказать ему что-то утешительное, но что можно было сказать? Эймос Линдси был мертв – единственный, кажется, человек, который понимал Шоу и кого не оскорбляли его резкости и колкости, кто видел за словами доктора незаурядный ум и добрые намерения. Это была уже вторая ужасная утрата для Шоу менее чем за две недели. В такой ситуации невозможно было отыскать слова, которые не звучали бы глупо, бессмысленно и даже оскорбительно; любые выражения могли лишь выдать полную неспособность хотя бы отчасти понять его боль. Молчание, по крайней мере, ничем не могло повредить, но Питт все равно чувствовал себя бессильным, неспособным справиться с положением.
Клитридж, спотыкаясь, уже пробирался к ним; на его лице были написаны решимость и отчаянный ужас. Он явно не имел ни малейшего представления, что следует сейчас сказать и что сделать, разве что никоим образом не желал уклоняться от исполнения своих пастырских обязанностей. Но в последний момент его выручило дальнейшее развитие событий. Лошадь, запряженная в двуколку, испугалась, когда рядом упали какие-то горящие обломки, отпрыгнула в сторону и рванула прочь.
Это, по крайней мере, Клитридж мог понять. Он покинул Шоу, для которого ничего не мог сделать и горе которого ужасало и смущало его, бросился к лошади, ухватился за вожжи возле самой ее морды и повис на них всем своим значительным весом, не давая ей вырваться.
– Тихо! Стоять! Спокойно! Все в порядке, не надо бояться, моя девочка. Стой на месте! – И – вот чудо-то! – на сей раз добился полного успеха. Животное замерло на месте и больше не дергалось, только все дрожало и закатывало глаза. – Спокойно, – еще раз повторил он с облегчением и повел лошадь через улицу, подальше от ревущего пламени и подальше от Шоу.
