Адива Гефен - Алмазная пыль
Шамир строго на меня посмотрел.
— Давайте поднимемся в квартиру. Я хочу удостовериться, что вас не ждет там новый сюрприз.
А сюрприз, действительно, нас ждал, но не в моей квартире, а в квартире Рут.
Как только Шамир зажег свет на лестничной клетке, дверь ее квартиры открылась, и Рут, перегнувшись через перила, заверещала своим нервическим сопрано:
— Это ты, Габи?
Капитан замер от неожиданности. Я сделала ему знак не отвечать. Вот, прилипала!
— Иди сюда, милочка, — не сдавалась тетя. — Посмотри, кто тебя ждет…
Увидев за моей спиной небольшую процессию, она умолкла.
— И ты здесь, папа? — спросила она, смущенно глядя на дедушку Макса, который поднялся по разделявшим их ступенькам и остановился перед ней.
— Да, это я. Здравствуй, Рут.
— Здравствуй, папа. Ты хорошо выглядишь…
Дедушка смутился, как ребенок, которого застукали, когда он рисовал на обоях.
— Жизнь такая, — сказал он, наконец. — На себя посмотри. Серая, как я.
Он протянул ей руку. Свет на лестнице погас.
— Где тут выключатель? — раздался сердитый голос Шамира.
И вслед за ним другой мужской голос сказал:
— Здесь.
Зажегся свет. Передо мной стоял Амнон Амит собственной персоной — мой папа.
— Ну, вот она, — сказал он и обнял меня. — Габриэла здесь, — сказал он в сторону открытой двери, обращаясь к кому-то в квартире. Он был худой и загорелый, как будто всю неделю охотился на крокодилов в Гватемале.
— Папуля, — обняла я его. — Я поехала тебя навестить, но мне сказали… Почему ты мне не позвонил? Я так волновалась!.. — тут я замолчала.
Потому что на пороге стояла та, которую я когда-то называла мамой, мамочкой, мамулей. И хотя от нее веяло привычным ароматом жасмина, узнать ее было нелегко. Ее дерзкая красота поблекла. Голова была повязана зеленой шелковой косынкой. Серое лицо, высохшее тело — она выглядела намного старше своих лет.
— Вот и ты, моя Габри-Эла, — она всегда звала меня так, как будто я — это две девочки, Габи и Эла.
В глазах у меня защипало. Все заготовленные слова ушли, провалились. Я стояла перед ней, не в силах произнести ни звука.
— Поздоровайся, — прошептала тетя.
Я молчала.
— Сюзан сказала, что ты хочешь меня видеть, — хрипло сказала она.
На лестничной площадке повисла густая напряженная тишина, которую нарушила Рут, с деланной радостью сообщив, что идет готовить чай.
— Входите, входите все! И вы, капитан, тоже! — улыбнулась она Шамиру и потянула его за собой.
— Пойдем, девочка моя, — женщина прикоснулась к моей руке, вызвав вспышку боли. Отдернув руку, я вошла в квартиру. Уселась рядом с Шамиром, который сидел на диване, сохраняя аристократическое спокойствие.
Папа сел рядом со мной.
— Поговори с ней, — попросил он.
— Не сейчас, — прошептала я.
— Только сейчас!
Я молчала.
— Габи, удели ей пять минут, — прошептал он мне на ухо. — Пять минут. Не больше. Немного жалости, дочка, самую малость…
— Нет.
— Посмотри на нее, ты понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать? Ты должна это сделать! Ты должна это ей и себе.
И тут меня прорвало — злость, копившаяся годами.
— Зачем она приехала сюда? Умереть на твоих руках? Отстаньте вы от меня со своей теленовеллой! — я резко встала и вышла из комнаты. Зашла в туалет и там заперлась. Тетина туалетная комната была обильно украшена искусственными цветами. Шелковые нарциссы и лилии заполняли большую глиняную вазу, края унитаза обрамляли белые тюльпаны. От запаха духов и кремов у меня закружилась голова. Усевшись на розовый коврик, я вытащила из кармана сигареты. Если бы Рут узнала, ее бы удар хватил. Но мне было всё равно. Я закурила. Клубы дыма слегка успокоили водоворот, и я позволила головокружению унести меня отсюда…
Ладно, сказала я себе. Ей нужно пять минут? Она их получит. Я бросила окурок в унитаз. Из зеркала на меня смотрело напряженное лицо со сжатыми губами и красными от усталости глазами. Он прав, сказала я себе. Немного жалости к ней, а может, и радости…
Ополоснув лицо, я вышла из туалета. Пятеро взрослых людей, в молчании пивших чай, вопросительно посмотрели на меня.
Я села с ней рядом.
— Вот и я, — хрипло сказала я. — Я тебя слушаю.
Шелковая косынка сползла, приоткрыв гладкий безволосый череп. Измученное серое лицо в морщинах всё еще было красивым. Маленькое хрупкое тело делало ее похожей на потерявшегося ребенка. Меня окатила волна жалости, но я не могла дать ей волю. Нет, мадам, ворчала моя память, не будет вам помилования! Не так это просто!
Да, это было не просто. Слезы душили меня. Всю жизнь я думала об этой встрече — что я скажу и о чем промолчу, что прокричу, а что прошепчу. А теперь я была беззащитна.
— Я не умираю, — прошептала она. — Не надо плакать.
— Я не плачу.
— Я поправлюсь, — она протянула ко мне прозрачную руку.
Краем глаза я увидела, что Рут, Шамир и дедушка выходят из гостиной и скрываются в кухне.
Я села на ковер у ее ног и положила ее руку себе на голову. В ее теле что-то глухо скрипнуло. Во мне всё сильней звучали голоса: «Она потеряна. Она потеряна. Я снова ее теряю».
— Ты не умрешь! — сказал кто-то моим голосом. — Ты не можешь умереть… — сердце, всегда сжатое в кулак и твердое от злости, оттаивало, становясь мягким и нежным.
— Не плачь, — снова прошептала она.
А я и не заметила, что плачу…
Папа смотрел на нас и всё понимал. Как всегда. Он знал, что всё произойдёт и без его вмешательства.
— Послушай, — прошептала она. — Эта история с картинами…
— Это не важно.
— Да, но послушай. То, что здесь сейчас происходит… Всё началось из-за меня.
Она закашлялась. Папа поднес к ее губам стакан с водой.
— Хватит, — попросил он. — Тебе нельзя волноваться. Поговорите завтра.
Но она не согласилась.
— Нет, не завтра. Габи должна услышать это от меня, — в ее взгляде, устремленном на меня, было всё — надежда и отчаяние, раскаяние и печаль. — Помнишь тот день, когда увезли Якоба? Это случилось из-за меня. Из-за того, что рассказал мне Лиор, а я не поняла. Вы были детьми, маленькими детьми, Лиор рассказал мне, что у Якоба в кладовке есть голые девушки, и он разрешает вам смотреть, как они танцуют раздетыми, а он трогает их… — она закрыла глаза. — Это был кошмар! Ужас! Я не решилась задать Лиору ни одного вопроса. Я испугалась. Я боялась Якоба, боялась того, что, как я думала, он делает с вами там, в своем подвале. Я спустилась туда и видела, как вы трое танцевали какой-то чудной детский танец, но всё это уже не казалось мне невинным… Я тут же позвонила Вере-Лее Курт, матери своей подруги Сары…
