Эрл Гарднер - Смерть таится в рукаве
— Если дело примет соответствующий оборот, — пояснил Хоулэнд, пристально посмотрев на Терри, — я мог бы намекнуть журналистам, что Мандру убили вы. Убийство было совершено при помощи вашего «слив-гана», и это вы украли у Хуаниты портрет… Не сомневайтесь, доказательства я смог бы собрать весьма убедительные. Что вы по этому поводу думаете?
— Я не стану возражать. Если это, конечно, поможет Синтии.
Лицо Хоулэнда сделалось суровым.
— Нет, — произнес он задумчиво. — Если внимательно изучить факты, можно обнаружить, что предложенный мною вариант никуда не годится. Читатели сразу же поймут, что портрет вы украли для того, чтобы спасти Синтию. Подобного рода заявление с моей стороны, то есть со стороны адвоката Синтии, привело бы к охлаждению симпатий читателей по отношению к подсудимой, а ведь их симпатии играют очень большую роль. Вы, Клейн, возможно, обратили внимание на то, что молодых хорошеньких женщин редко признают виновными в совершении преступления?
— Прежде чем составлять план действий, не лучше ли будет более полно ознакомиться с фактами, касающимися конкретного дела? — сухо заметил Клейн.
— Не обязательно. Главное — добиться оправдательного приговора. Какими средствами — не важно. Вас это, наверное, удивит, но женщинам с красивыми ножками присяжные доверяют больше, чем женщинам, которые, сидя перед ними на стуле, не могут похвастаться совершенством формы своих коленок.
В улыбке адвоката промелькнуло какое-то похотливое выражение.
— Послушайте, — резко оборвал его Терри, — защита с расчетом на производимое ножками впечатление хороша для женщин сомнительного поведения, которых обвиняют в убийстве на почве ревности. Успех, как правило, обеспечен, только вот грязи после всего этого остается многовато. Для Синтии подобного рода защита не подходит. Синтия никого не убивала. А вам бы я посоветовал расследовать следующее обстоятельство: вместе с Мандрой шантажом занимались некие доктор Седлер, Уильям Шилд и Фред Стивене. Более того, я сам слышал, как доктор Седлер признался, что знает, каким образом был похищен «слив-ган». Мэллоу уже работает в этом направлении, но особого энтузиазма не проявляет. Он стремится свалить убийство на Синтию. Поэтому и не пытается раздобыть доказательства, свидетельствующие о ее невиновности. Но вы-то можете это сделать. Я дам вам адрес Седлера, расскажу, как найти Шилда и Стивенса. Все они виновны в организации преступного заговора, имеющего целью шантаж и вымогательство, вам же нужно лишь нанять сыщиков, которые без особого труда заставят их…
— Данный аспект дела меня не интересует, — прервал его Хоулэнд. — В нем нет никакой необходимости.
— То есть как нет никакой необходимости? Почему?
— Потому что суд все равно никогда не сможет вынести Синтии Рентон обвинительный приговор.
— Да что вы такое говорите! — воскликнул Терри. — Необходимо доказать, что Синтия действительно невиновна, а сделать это можно лишь в том случае, если найти настоящего убийцу Мандры. Одного лишь оправдательного приговора недостаточно.
Хоулэнд медленно покачал головой.
— Поиски настоящего убийцы в мои обязанности не входят. Моя задача состоит лишь в том, чтобы не дать суду возможности доказать причастность моего клиента к преступлению. Лучше подвергнуть обстрелу теорию, выдвигаемую обвинением, чем выдвинуть свою, и, значит, превратить себя в мишень, на которую обвинение обрушит свой огонь. Нужно сделать так, чтобы обвиняемый и жертва как бы поменялись местами, вот тогда адвокат уже не защищает своего подопечного, а сам наносит удар, лишая таким образом присяжных возможности сравнивать две противоположные теории. Поэтому обвиняемому никогда не следует выдвигать свою теорию. Тем более если в качестве обвиняемого выступает молодая и красивая женщина — она должна сделать все, чтобы присяжные прониклись к ней сочувствием и поняли, почему ей пришлось вступить в отчаянную схватку, которая и привела ее на скамью подсудимых.
— Какую это отчаянную схватку вы имеете в виду? — спросил Терри и грозно посмотрел на адвоката.
— Я имею в виду схватку, в которую вступает женщина, чтобы спастись от того, что по чудовищности своей превосходит даже смерть, — с пафосом ответствовал Хоулэнд.
Совершенно бесстрастным голосом Терри произнес:
— Да, да, я понимаю. А теперь расскажите мне, пожалуйста, каким именно образом вы собираетесь строить защиту?
Адвокат поднял брови, взмахнул руками и объяснил: — В том-то и дело, что никакой защиты я строить не собираюсь. Я буду действовать в качестве поверенного мисс Рентон и именно в этом качестве допрошу свидетелей. Разумеется, свидетели подтвердят какие-то факты, на них-то и будет строиться защита.
— Что-то я не очень хорошо вас понимаю, — сказал Терри. — Мне хотелось бы знать…
Взмахнув рукой, Хоулэнд призвал Терри к молчанию.
— Простите, мистер Клейн, но я еще не закончил свою мысль, — сказал он елейным голосом. — Когда здесь сегодня днем соберутся свидетели, я передам им рассказ мисс Рентон о том, что произошло на самом деле. Насколько я знаю, по отношению к мисс Рентон свидетели настроены весьма дружелюбно. Все они хотят, чтобы ее оправдали. Кроме того, они, как мне кажется, готовы на все, лишь бы помочь ей, но не следует, конечно, забывать о том, что в суде надо говорить правду и только правду. Думаю, вы согласитесь со мной в том, что версия, предложенная мисс Рентон в самом начале, была несколько неудачной. Если бы она продолжала настаивать на ней непосредственно в процессе суда, боюсь, что в свете новых фактов и улик рассказ ее показался бы не совсем убедительным и вряд ли склонил бы присяжных к вынесению оправдательного приговора. На самом же деле все обстояло следующим образом: мисс Рентон писала портрет Мандры. Мандра во что бы то ни стало хотел получить этот портрет и поэтому оказывал на мисс Рентон сильное давление, иными словами, шантажировал ее. Мисс Синтия Рентон — очень талантливая художница, однако в технике она уступает своей сестре Альме, художнице с мировым именем. Она показывает Альме свои наброски и просит ее написать с них другой портрет мистера Мандры. Наконец оба портрета закончены. Она приходит с ними к мистеру Мандре и предлагает ему выбрать тот, который ему больше нравится. В конце концов, Синтия совсем еще ребенок, и ей свойственно недооценивать уровень своего художнического мастерства. Итак, в ночь убийства портрет, который писала Синтия, закончен. Альма в свою очередь также завершает работу над портретом.
Синтия берет обе картины и едет с ними к мистеру Мандре. Она показывает ему оба холста, он выбирает один из них — тот, что написан Синтией. Другой портрет Синтия собирается вернуть Альме. К мистеру Мандре должен прийти еще кто-то, поэтому он просит Синтию подождать и предлагает ей напиток, в который заранее подсыпает какое-то зелье. Подумать только! Этот монстр одурманил ее! Она засыпает, устроившись на кушетке. А теперь слушайте особенно внимательно, это очень важно. Джекоб Мандра хотел во что бы то ни стало приобрести «слив-ган», он был просто одержим этим желанием. Что ж, ему удалось его осуществить. Мы не знаем, каким образом «слив-ган» попал к нему. На суде обвинение, возможно, станет утверждать, что к нему попал именно ваш «слив-ган». Вы же можете воздержаться от прямого ответа, сказать, что предъявленный обвинением «слив-ган» действительно похож на ваш; что вы, однако, не вполне уверены в том, что это ваш «слив-ган»; что ваш «слив-ган» был похищен и что вы не имеете ни малейшего представления, когда и кем он был похищен. В ту роковую ночь, однако, «слив-ган» лежал на столе мистера Мандры. И вот Синтия просыпается и видит, как Мандра вертит этот «слив-ган» в руках. Он даже успел зарядить его. Пробудившись от тяжелого сна, Синтия начинает искать глазами выбранный Мандрой портер. Портрета нигде нет. Синтия удивлена, она требует объяснений. Мандра говорит ей, что подарил портрет одной женщине и вообще портрет ему был нужен для того, чтобы сделать этой женщине подарок. И вот тут-то Мандра самым оскорбительным образом заявляет о своих любовных притязаниях. Тут-то и проявляется его истинная сущность злодея-шантажиста, осквернителя добродетелей. Как выясняется, давление на Синтию он оказывал не столько для того, чтобы заполучить написанный ею портрет, сколько для того, чтобы овладеть ею самой. Она, такая молодая, чистая, целомудренная — несорванный плод, только что распустившийся цветок! Он же — негодяй, мерзавец, пресытившийся медом безжалостно использованных им цветков. Это юное, свежее создание пробуждает в нем чувства отнюдь не рыцарские, но звериные. Человек этот настолько деградировал духовно, что он и не помышляет о том, чтобы защитить целомудрие этой девушки, наоборот, он стремится лишить ее этого бесценного сокровища. Однако сделать это он может только при помощи наркотика или грубой физической силы. Поэтому для осуществления своего гнусного замысла он и выбирает столь необычный час, а именно три часа ночи, когда в доме никого не будет и он останется с девушкой наедине.
